Сэди Кинкейд
Лоренцо
Пролог
Лоренцо
Дождь отскакивает от ткани всего в нескольких дюймах над моей головой. Постоянный стук крошечных капель обрушивается на море черных зонтов, которые в настоящее время укрывают фальшивых скорбящих от проливного Чикагского дождя. Священник стоит всего в нескольких футах от нас, но его слова тонут в шуме дождя. Или, может быть, это шум крови, приливающей к моим ушам, заставляет меня с трудом слышать, что он говорит.
Неважно, что я его не слышу. Я уже знаю отрепетированную речь, слетающую с его губ. Какая она была добрая душа. Она была светом в этом темном гребаном мире. И то, и другое правда.
Как Бог призвал ее домой. Гребаная ложь. Ее дом здесь. Со мной.
Я выхожу из-под зонтика, который держат надо мной, и моргаю, глядя на серые облака, плывущие надо мной. Я хочу чувствовать, как капли дождя стекают по моему лицу. Я хочу, чтобы холодная дождевая вода намочила этот чертов костюм — тот, что был приготовлен для меня на кровати сегодня утром, как будто я внезапно не могу одеться сам. Я хочу чувствовать что-то иное, чем эту глубокую грызущую пустоту, которая поглощает меня — пожирает мои кости и пирует моей душой.
Тень зонтика снова появляется над моей головой, и из моего горла вырывается предупреждающий рык.
Раздается вздох раздражения. Тень исчезает.
Рычащий приказ оставить меня в покое исходит от моего младшего брата, который стоит в нескольких футах позади меня. Я закрываю глаза и наклоняю голову к небу, отключаюсь от голоса священника, который повышает его на несколько октав, чтобы его было слышно сквозь шум дождя. Вода течет по моему лицу, струйками стекает по вискам и вниз по шее, пропитывая хрустящий воротник моей рубашки. Что, если я смогу утонуть в этом? Открою рот и позволю дождевой воде заполнить мое горло и легкие, пока все стоят вокруг, плача фальшивыми слезами и прижимая платки к лицам? Или что, если я просто открою ее гроб и заползу к ней внутрь? Взяв ее на руки и пролежав с ней вечность, как и предполагалось.
Это был чертовски выгодный контракт, Аня! Навсегда! Ты обещала мне вечность.
Я вижу ее прекрасное лицо — запечатленное такой болью, несмотря на лекарства, которые она принимала, чтобы облегчить ее страдания. Ее последние слова звенят у меня в ушах — моя самая дорогая любовь — и они разрывают свежую зияющую рану в центре моей груди. Если я достаточно сильно сосредоточусь и заглушу весь этот чертов дерьмовый день, я все еще могу чувствовать ее тепло, когда я держал ее в последний раз. Когда она ускользала в моих объятиях. Я чувствовал, как она уходит каждой клеточкой своего тела, как будто я пережил свою собственную смерть, а не ее. Сам дьявол утащил меня в ад с висцеральным разрывом ее души из этого мира.
Ярость кипит глубоко внутри меня, но она зарыта в слишком большом количестве горя, вины и боли, чтобы выплеснуться наружу. Как я мог, самый могущественный человек в Чикаго, не спасти ее? Несмотря на все мои деньги, мои ресурсы и имя моей семьи — имя, которое может сдвинуть горы, — я не мог дать ей даже еще один день. Никогда я не чувствовал себя таким бессильным, таким безнадежным и одиноким, как тогда, когда я наблюдал, как моя жена делает свой последний вздох у меня на руках.
Потому что я позволил этому случиться. Я не остановил это. Я не смог остановить это.
Слезы текут по моему лицу, неотличимые от ледяного дождя, если бы не резкий контраст их жара. Может, я присоединюсь к ней — подожду здесь, пока они все не уйдут, и заберусь туда, черт возьми. Засну и никогда не проснусь.
Мое сердце яростно содрогается, напоминая мне, что оно сломано и не подлежит ремонту. Как будто я могу, черт возьми, забыть.
Мягкие пальцы обвивают мою левую руку, тонкие пальцы обхватывают мои толстые. Моя сестра Джоуи. А теперь мою левую; моя невестка Кэт. Руки, которые легки и ловки по сравнению с моими собственными, но слишком сильны, чтобы я мог от них оторваться, словно лианы на стволе дерева.
Я чувствую тяжесть их беспокойства, когда они смотрят на меня, но я продолжаю поднимать голову к небу. Они сжимают мои руки крепче, давая мне знать, что они все еще здесь. Напоминая мне, что их слезы так же реальны, как и мои. Они тоже любили ее. Как они могли не любить? Любой, кому выпала возможность по-настоящему узнать мою милую, прекрасную жену, не мог не любить ее. Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал. Лучшей частью меня.
А теперь ее нет.
И я остался терпеть эту жизнь без нее. Остался без сердца и только с половиной души и со знанием, что я никогда не полюблю другую женщину до конца своих дней. Я обещал ей это, когда она закрыла глаза в последний раз, и это обещание я сдержу до последнего вздоха.
Глава 1
Мия (2 года спустя)
Мой муж возвышается надо мной, его губы искривлены в жестокой усмешке, когда он продевает ремень в петли брюк. Я прислоняю пульсирующую голову к кухонному шкафу и смаргиваю струйку крови, капающую мне в глаза, слишком боясь смахнуть ее, чтобы он не воспринял это движение как жалкую попытку возмездия. Я усвоила, что лучший способ справиться с ним, когда он в таком состоянии, — оставаться как можно меньше и не подвижнее. Пусть думает, что победил.
«И я хочу, чтобы ты и весь этот чертов дом были убраны к тому времени, как я закончу свою смену сегодня вечером», — говорит он, его оскаленные зубы делают его похожим на больную ласку. Сравнивать моего мужа с собакой было бы слишком мягко; собаки верные, преданные и милые. Он застегивает ремень, металлическая пряжка громко лязгает. «Я не буду трахать тебя в таком состоянии».
Мой слабый кивок встречает высокомерное фырканье, и он окидывает взглядом мое почти голое тело, осматривая дело своих рук. Скривив губы в последний раз, он поворачивается, хватает свой пистолет и выходит из кухни, превращаясь в сержанта Малкахи, честного и приставленного к награде офицера полиции Бостона.
Как
