РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ БИБЛИОТЕКИ «ДРУЖБЫ НАРОДОВ
Сурен Агабабян Ануар Алимжанов Лев Аннинский Сергей Баруздин Альгимантас Бучис Константин Воронков Валерий Гейдеко Леонид Грачев Игорь Захорошко Имант Знедонис Мирза Ибрагимов Алим Кешоков Григорий Корабельников Георгий Ломидзе Андрей Лупан Юстинас Марцинкявичюс Рафаэль Мустафин Леонид Новиченко Александр Овчаренко Александр Руденко-Десняк Инна Сергеева Леонид Теракопян Бронислав Холопов Иван Шамякин Людмила Шиловцева Камиль Яшен
Художник М. ЛИСОГОРСКИЙ
Земля помнит всё
(роман)
Светлой памяти отца моего
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Слух о том, что будут выкорчевывать тутовник тети Джахан, кружил по селу уже вторую неделю, но пока что никто к дереву не подходил. Большой, неохватный, возвышался тутовник посреди огромного пустыря, высоко вздымая могучие нагие ветви. На первый взгляд казалось, что дерево сбросило листву; на зиму, но все живущие в селе и поблизости сокрушенно качали головами, если речь заходила о тутовнике. Дерево погибало, и когда о нем говорили, слова звучали, как песня, песня о том, что миновало… Тутовник начал сохнуть давно, и все же ветерок, налетавший из-за барханов, лишь слегка раскачивал его верхушку, и птичьи гнезда по-прежнему чернели наверху.
Раньше, когда мощное тело дерева укрывала пышная листва, тутовник тети Джахан казался еще огромнее, еще величественнее. Он был виден за много километров, и путники, которым впервые случалось быть в здешних краях, находили село по этому дереву. Тутовник тети Джахан давно уже стал приметой и главной достопримечательностью села, и люди порой забывали, что прежде всего это дерево, живое и плодоносное. Вспоминали об этом лишь к лету, когда ветви тутовника сплошь покрывались янтарными сочными ягодами. Но сходили ягоды, и тутовник снова превращался в примету села, в главную его достопримечательность.
Дерево засохло не сразу, трудно и медленно умирал могучий тутовник. Первой погибла верхняя ветвь, самая большая и сильная. Прежде округлый и ладный, тутовник сразу стал каким-то однобоким. Засохшие ветви положено обрубать, эту рубить не стали — дерево было обречено, земля кругом засолилась.
На следующую весну засохшей оказалась большая часть ветвей. Лишь те, что были простерты к селу, по-прежнему ярко зеленели, хотя листва на них заметно поредела. "Держится, — уважительно говорили односельчане. — Такого не сразу уложишь!"
Огромное старое дерево — гордость и украшение села — давно уже стало в этих местах олицетворением силы, красоты и благородства. С кроной могучего тутовника сравнивали увенчанные тельпеками гордые головы старцев. И вот теперь, когда пришел смертный час, дерево держалось, как человек, понимающий, что такое честь и мужество.
Стыдясь собственного бессилия, до последней своей минуты, до последней капли живого сока не хотело дерево признавать поражения — целый год удерживало оно листву на ветвях, обращенных к людям. Самым трудным был третий год. Весной, когда все вокруг зазеленело, лишь нескольким молоденьким веточкам хватило силы выбросить почки. Листочки вылупились блеклые, сморщенные и, не набрав живой силы, зачахли, словно хилые, от роду обреченные младенцы.
Первый же зной иссушил полумертвые листья, слабо и жалобно шуршали они под порывами горячего ветра. Не успевая проникнуть до корней, этот сухой, тихий шорох замирал где-то в глубине обессиленного недугом огромного тулова, и снова дул ветерок, и снова сухой шелест листьев лишь слабо отзывался в иссохшей плоти тутовника.
Потом листья опали, раскрошились, смешались с землей. А дерево все еще стояло. Растопырив корявые, потрескавшиеся ветви, тяжело опираясь на корни, стояло оно, как веками стоит на бессмертном фундаменте полуразрушенная стена…
Одиннадцатого декабря из села вышли три человека. У каждого было по топору с длинным топорищем. Шли эти люди не вдоль арычка, а прямо по пустырю, белевшему проплешинами соли. Гурт вышел во двор с кумганом умыться, но, увидев этих троих, сразу забыл про кумган — люди с топорами могли идти только к тутовнику, на всем огромном пустыре высилось лишь это одинокое дерево.
Все трое шли понурившись и не слишком спешили, видно было, что им не по душе поручение; чем ближе подходили они к тутовнику, тем медленнее становились их шаги. Гурт узнал только одного, сухопарого длинноногого человека в телогрейке с выгоревшей спиной. Это был Салар. Раньше он водил караваны, а последнее время работал на молочной ферме. Салар тоже вырос в старом селе, окаймленном барханами, казавшимися им в детстве такими высокими; как и все сверстники Гурта, Салар немало полакомился ягодами тутовника.
Однако Гурт не осуждал Салара. Во-первых, человек выполняет приказ, а во-вторых, если уж говорить честно, тутовник давно пора срубить — четвертый год засохший стоит. Так-то оно так, и все ж было бы справедливей, если б рубить тутовник поручили человеку стороннему, не отведавшему его плодов, не отдыхавшему в его тени. Только где найти такого человека? Парней в фуражках, что шли бок о бок с Саларом, Гурт со спины не признал, но их походка, то, как ступали они по заброшенной, закаменевшей пашне, говорила, что и эти погоняли здесь босиком.
Когда Салар и те двое остановились возле тутовника, Гурт, так и не умывшись, вернулся в комнату. Кумган он забыл во дворе. Сел, придвинул к себе чайник… Топоров слышно не было. Гурт налил в пиалу чаю и снова прислушался. За окном громко чирикнул воробей. Почуял, верно, как встревожен сидящий в доме человек, и решил отвлечь его внимание…
Медленно потягивая горячий чай, Гурт ждал. Корявые, жесткие пальцы, державшие пиалу, вдруг начали дрожать мелкой дрожью, задергался правый глаз, забилась жилка на скуле. Чириканья уже не было слышно. И в доме, и на улице стояла томительная тишина. Гурт отхлебнул глоток, потом еще, еще… В четвертый раз он хлебнуть не успел — ухнул первый удар. Гурт замер, не дотянувшись губами до пиалы. Удар повторился, потом послышался третий… Теперь они сыпались один за другим, и одиночные, и двойные удары. Гурт поставил пиалу на пол, кивнул, как бы признавая поражение, и сказал:
— Начали…
В тот день топоры стучали до позднего вечера, назавтра — с утра до полудня. А после полудня посреди белесого, поросшего чаиром пустыря торчал только гигантский пень.
С пнем пришлось труднее всего. Пригнали два гусеничных трактора. Заместитель председателя Машат лично возглавил операцию. Уже с полчаса топтался Машат перед пнем, но рук из карманов плаща пока еще не вытаскивал, все
