Элен Мари Вайсман
Потерянные души Уиллоубрука
Посвящается моему маленькому любимцу Лиаму — самому драгоценному подарку в мире
(Трудно) проникнуться тканью жизни в таком месте, как Уиллоубрук. Этот чудовищный, скрытый от глаз город, эта мрачная адская среда, в которой обитали восемь тысяч душ пациентов и сотрудников… город, находившийся «под землей», совершенно вне поля зрения общественности, совершенно закрытый, которому отчаянно не хватало персонала и финансов. По сути дела, здесь исчезали всякие границы и начиналось максимальное насилие над людьми…
Я утверждаю, что это место было концентрационным лагерем, где преступления против человечности совершались в каждом углу, в каждом закутке и в каждой щели.
Доктор Уильям Бронстон.
История и социология государственной школы Уиллоубрук
Лишь попав в палаты, где царят гвалт и вонь, и увидев страдания, рвоту, деформацию и крики, они внезапно и неизбывно понимают, что это тяжкие последствия не ущербности, а самого Уиллоубрука. Это Уиллоубрук — преступник.
Доктор Уильям Бронстон.
Свидетельство в Объединенном законодательном комитете штата Нью-Йорк по делам умственно и физически неполноценных. 17 февраля 1972 года
Глава первая
Стейтен-Айленд, автобусная станция
Декабрь 1971 года
Люди до сих пор ищут в лесу останки пропавших детей.
Шестнадцатилетняя Сейдж Уинтерз трясущимися пальцами сгребла автобусные жетоны и отошла от окошка станции; в голове, словно жуткий детский стишок, назойливо крутились слова подруг. Она не впервые слышала такое предупреждение: любой житель Стейтен-Айленда[1] знал, что, входя в лес, нужно хорошенько глядеть на землю; но чем больше она думала о словах, сказанных прошлой ночью Хэзер и Дон, тем больше злилась: вместо того чтобы как-то утешить ее, наболтали всяких ужасов. Могли бы помочь выяснить, что случилось с Розмари, но нет: принялись ворошить старые слухи о сатанинских ритуалах, которые якобы проводятся под заброшенным туберкулезным санаторием. Ну, выпили, понятное дело, и в глубине души они, наверное, тоже были испуганы, но тут дело было серьезное. Ее сестра-близнец пропала. Но это не означает, что она мертва. Это не означает, что знакомая с детства городская легенда правдива. Кропси[2] — просто страшилка; родители пугают им детей, чтобы те слушались и не уходили далеко от дома. А Розмари живет в государственной школе Уиллоубрук — она не разгуливает по улицам, где ее может подкараулить чокнутый убийца.
Врачи, медсестры и учителя заботятся о ней, следят за тем, чтобы ее кормили как полагается, защищают, содержат в чистоте и обучают основным навыкам. По крайней мере, так сказал ей вчера вечером Алан, их отчим, когда наконец признал, что Розмари жива.
Поежившись при воспоминании о том, каким образом ей удалось узнать правду о сестре, Сейдж сунула жетоны в карман куртки и порылась в сумке в поисках пачки «Кулз». Курить хотелось до смерти — она прямо чувствовала вкус сигареты во рту. И вкус пепси, кстати, тоже, но треклятый автомат с газировкой накрылся. Вдобавок ко всему прочему ее мучило дикое похмелье. Голова раскалывалась, язык был как наждачная бумага, мысли путались в густом тумане. Из-за мерзкого самочувствия она дергалась еще больше, но винить, кроме самой себя, было некого. Ведь вот идиотка: решила, что шесть коктейлей с амаретто и десять рюмок мятного шнапса — лучший способ справиться с шоком от известия о том, что Розмари содержится в психиатрической клинике. Ну точно, идиотка.
Все еще копаясь в сумке в поисках сигарет, она направилась к выходу через грязный зал ожидания, торопливо миновав ряды голубых пластиковых стульев. По такой погоде, вероятно, было бы разумнее покурить в здании вокзала, но там воняло, как в писсуаре, и ей не хотелось пропустить автобус до Уиллоубрука. Чем быстрее она сядет в него, тем меньше шансов передумать.
Что-то постоянно цеплялось за ее кольцо настроения[3], мешая рыться в сумке. Она остановилась. Уж не паленое ли это удостоверение личности, которое она, выметаясь из бара вчера вечером, забыла сунуть в бумажник? Вытащив руку, она разглядела находку и ругнулась про себя. Пустой пакетик от презерватива зацепился за камешек кольца и теперь свисал с руки, как рекламный плакат. Отцепив пакетик, Сейдж подошла к урне и швырнула его в мусор. Все еще чертыхаясь, она вытащила из сумочки остатки шестизарядной упаковки презервативов и тоже выбросила; наплевать, пусть все видят. Она знает только одно: ее следующий дружок будет настоящим мужиком из тех, что сами запасаются долбаными резинками. При мысли о Ное у нее защипало глаза. Не застукай она недавно, как он обжимался с этой сучкой Иветт, мог бы поехать сейчас с ней в Уиллоубрук. А вместо этого он наверняка еще валяется в койке, наслаждаясь последними днями рождественских каникул и мечтая о встрече с ней. Что ж, будет ему сюрпризик. Она подсунула Ною под дверь записку, в которой велела никогда больше не звонить. Потому что не будет она мириться с тем, что ее парень бегает на сторону. И неважно, что они с Иветт «всего лишь» целовались: измена есть измена. И к тому же она сто лет назад поклялась, что и минуты своей жизни не потратит на человека вроде собственной покойной матери, которая только так гуляла от ее отца. Разбитое сердце — не оправдание.
При мысли о матери Сейдж поджала губы. Старая боль. Прежде она верила, будто ее родители настолько без ума друг от друга, что все остальное им до лампочки. В старших классах отец был звездой баскетбольной команды, а мать — капитаном группы поддержки; они поженились сразу после окончания школы. Предполагалось, что этот брак — навсегда. Сейдж и Розмари тоже думали, что навсегда, — пока впервые не увидели ссору. Тогда мать в первый раз бросила в отца бокал с мартини. В первый раз велела ему убираться. И в последний.
Розмари не понимала, почему родители постоянно ссорятся, но это изменило ее, и не к лучшему. Сейдж, напротив, знала, что у мамы и папы проблемы, решить которые она не может, и потому старалась игнорировать склоки. Поначалу, осознав, что мать пьет каждый день, Сейдж решила, что у отца связь на стороне, и возненавидела его за это. А потом узнала правду.
Обманщики — те, кто кричит и вопит, те, кто пытается переложить вину на другого. Словно это отец был виноват в том,
