Надежда Лидваль
День города
Tiran más dos tetas que dos carretas[1].
Испанская пословица
My land is bare of chattering folk;
The clouds are low along the ridges,
And sweet’s the air with curly smoke
From all my burning bridges[2].
Дороти Паркер
© Н. Лидваль, 2025
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025
Издательство Азбука®
1
Разбивать сердца нужно непременно в разгар лета, когда тело разлюбленного распарено, поры раскрыты, сосуды расширены, а по расширенным сосудам отравленное чувство скорее покинет кровоточащее сердце, толчками выплеснется под лучи жгучего солнца и обратится в пар, и пар этот осядет на крыльях сытого комара. И не будет больше в организме этого яда. Не будет никакой любви.
Погода как раз установилась самая подходящая, не как в том году – тринадцать градусов, не лето, а плевок в душу, стыдно даже расставаться в такой холод. Нет, в этот раз получилось хорошо: солнце палило, асфальт припекал ступни через тонкую подошву, траву выжгло уже к середине июня. Зной, духота, пыль. Наташа решила, что пора. Пора рассказать Косте, что любовь их потерпела крах в поединке с новой Наташиной любовью, и дело, конечно же, не в Косте. И чтобы подсластить ему боль и оставить о себе светлое воспоминание с налетом томительной грусти, Наташа с Костей переспала в последний раз и о том, что она его бросает, сообщила, когда надевала лифчик.
У Кости в голове от таких новостей все взболтнулось и перемешалось. Он не поверил, он даже посмеялся и потянулся снова пальцами к кружевам, обнимавшим Наташины бедра. Наташа хлопнула его по руке.
– Да чё ты? – спросил Костя.
– Да ничё.
– А чё тогда?
– Я ж сказала.
– Я думал, это прикол.
– Не-а.
– Натаха, блин.
– Ну извини.
– Все, что ли?
– У нас с тобой – да.
– Прям так сразу?
– Прям так сразу.
– И чё теперь?
– Не знаю.
– А мне чё делать?
– Я без понятия.
– А ты теперь к этому своему, да?
– Посмотрим.
– Ну и кто он?
– Тебе какая разница?
– Как – какая? Большая.
– Интересно?
– Ага.
– Пройдет.
– Нет, ты мне скажи.
– Не канючь.
– Нет, ты скажи. Жалко, что ли?
– Чё ты как маленький?
– Это я как маленький? А ты знаешь как кто?
– Кто?
– А я тебе скажу.
– Ну скажи давай.
– Сказать?
– Давай-давай, скажи.
– Ты эта…
– Ну?
– Шлюха ты, Наташка.
– Вот спасибо.
– Нравится?
– Ну так.
– Шлюха.
– Уже было.
– Шалава. Шмара ты. Продажная.
– Все?
– Нет. Дешевка. Прошмандовка. Потаскушка.
– А еще?
– Стервозина. Сучка моя ненаглядная. Довольна?
– Да.
– Ну иди тогда ко мне.
Налитое жаром сердце разбиваться не хотело, но ширилось, раздувалось, пухло, и Наташа себе пообещала, что если не разобьет, то непременно проткнет его иголочкой, шпилькой, острым ноготком или прокусит зубами. Правда, не сейчас – сейчас не время, сейчас все кружева с нее стянуты и валяются прозрачно на полу. Потом, попозже, немного погодя, но Костино чувство обязательно должно уйти без остатка, потому что так будет правильно по отношению ко всем троим – Наташе, Косте и Хавьеру.
2
Она узнала его сразу и уже издали поняла, что он едва достанет ей до подбородка, даже если она снимет каблуки.
Пассажиры с прохладными чемоданами, только что покинувшие небо, гурьбой шли к толпе встречающих. Кто-то ступал неуверенно, осторожно пробуя землю, озираясь, выискивая своих. Кто-то решительно несся к выходу, как будто злясь на то, что лишился крыльев и приходится переступать несовершенными ногами. Хавьер был из озирающихся. Он ошалело вертел темноволосой головой, сам смуглый, коренастый, ворот рубашки раскрыт, рукава закатаны. Ему было жарко, странно, непонятно. Люди, люди, сумки, чемоданы, дети, цветы, такси, пожалуйста, недорого, мужчина, давайте багаж, куда вас отвезти? Хавьер виновато отмахивался, бормотал извинения по-испански и все искал глазами впереди поверх голов. Вот его взгляд зацепился за одну точку, перестал метаться, раскрылся, заблестел, перерос в улыбку во все лицо, и Хавьера потянуло вперед, к ожившей фотографии с сайта знакомств, к сибирскому ангелу из его путаных чилийских сновидений, к чуду по имени Наташа. До цели путешествия шириной в океан и несколько немаленьких государств оставались считаные метры.
– Hola. Hello. Natasha. I’m so happy. So, so happy. Beautiful. Beautiful![3]
Поцеловал Наташу в обе нежные щеки. Той пришлось нагнуться.
– Гудбай, ой, бля, хеллоу, Хавьер. Вэлком.
Потом они обнялись и еще раз поцеловались в щеки. Наташа откинула с плеч пушистые пшеничные волосы и зацокала по плитке, взяв Хавьера под руку.
В такси в основном улыбались. Хавьер так особенно. Эта его улыбка запечатала внутри все слова неземной красоты, которые он готовил для Наташи, пока летел. Из заточения сумело вырваться только самое примитивное: «Beautiful». Хавьер произносил его на выдохе и следом подносил Наташину руку к губам.
Таксист сурово на них посматривал в зеркало и вдруг зачем-то прибавил громкость на песне про есаула.
Хавьер, когда не любовался Наташей, глядел в окно. Видно было, что ему о многом хочется расспросить, но машина неслась быстро, и он просто не успевал объяснить, что его так заинтересовало: пока ткнет пальцем в стекло, пока Наташа придвинется посмотреть, а этого уже и нет, совсем другая картина за окном, и спрашивать бесполезно. Один раз только остановились на светофоре у памятника. Серебристый лысеющий исполин с бородой замер в движении: хотел шагнуть с постамента в город, но скульптор его заморозил навеки вместе с ветром в складках развевающихся одежд. На шее у исполина висело ожерелье из искусственных белых цветов.
– Who is this?[4] – спросил Хавьер.
Наташа подумала и сказала:
– It’s… famous… Russian… писатель… writer[5].
Машина дернулась с места.
– Не писатель, а бандюган, – вмешался таксист. – Такого тут натворил, подлюка.
Хавьер вопросительно посмотрел на Наташу. Та махнула рукой: а, глупости, не обращай внимания. Лень Наташе что-то там объяснять на языке, который в ней был представлен осколками и ошметками, без дела лежавшими со школьных времен.
До этой встречи они с Хавьером переписывались по-английски, но только потому, что Наташины чувственные послания переводил за нее онлайн-переводчик. Хавьер в каждом письме нахваливал ее знание языка. Иногда, правда, удивлялся внезапной изощренности некоторых фраз, но списывал это на разницу в менталитете. Наташа не знала точно,
