Крепость на Пристанской
Евгении Ивановне Селиверстовой — жене и другу — посвящаю.
КРЕПОСТЬ НА ПРИСТАНСКОЙ
1
Эту кривую улочку с бревенчатыми домишками, древними тополями и покосившимися заборами, расположенную у реки, называли Пристанской: когда-то дорога здесь вся была устлана досками и по ней ездили к пристани; в тридцатые годы пристань отодвинули за город, улица мало-помалу захирела, заросла травой, а название за ней осталось прежнее — Пристанская.
Зимой на Пристанской поселились двое приезжих — мать и сын, звали их Пелагея Сергеевна и Семен Ильич Земеровы. Она была уже пенсионного возраста, но все еще молодилась: помадилась, пудрила свое рыхловатое лицо с длинным носом. А ему давали кто тридцать, кто сорок лет, но не больше. Был он хмур, молчалив, с нехорошим недоверчивым взглядом. Слегка заикался.
Странно, диковато вели себя Земеровы: ни с кем не водили дружбы, жили замкнуто, ночью и днем держа на двух запорах ворота. Может быть, потому уличная сплетница Анфиса, прозванная за длинный язык помелом поганым, уверяла, что это вовсе не мать и сын, а полюбовники.
Все сходились на том, что Земеровы — люди с достатком. Они купили пятистенный, в три комнаты, дом. Он стоял в глубине усадьбы, за кустами сирени, Поставили новые ворота, новый высоченный забор, за которым виднелась теперь только красная железная крыша, и пристроили шикарную веранду. Сирень вырубили и посадили яблони и смородину. Анфиса, ходившая к Земеровым будто бы за солью, а на самом деле из-за великого любопытства, рассказывала, что у них чего только нету: «и ковры-то по всему полу понастелены, и мебель-то вся блестит, ну как зеркало, и телевизоры всякие».
Хозяин все делал один, только когда устанавливали столбы для ворот, ему помогала старуха. Он вообще был на диво трудолюбив: вставал раным-рано и все что-то строгал, пилил, тюкал топориком, в половине восьмого уходил на фанерный комбинат, где столярничал в цехе ширпотреба. Возвратившись, копошился в огороде, таскал воду, к зависти пристанских баб (им самим приходилось это делать), и снова орудовал пилой, рубанком, топором ловко, молчком — и так до ночи.
2
Воскресное утро выдалось дождливое, сумрачное. Семен вскочил как по будильнику — перед пятью. До завтрака успел доделать крольчатник. Правда, там и доделывать-то мало чего надо было. Еще на той неделе он построил рядом с дровяником довольно просторную насыпушку с дверью и крышей, а сегодня смастерил клетки. Завтра можно будет сходить за кроликами — один старик обещал продать Семену семь самочек и самца породы «белый великан». Кроликов иногда выносят на рынок, надо покараулить и Достать еще с десяток. Замечательное животное кролик: плодовит и жрет, что попало, даже ветки сирени и всякие отходы с огорода.
Во дворе повизгивал Шарик. Когда мать вынесла помои, Семен заскочил на кухню, набрал корок и бросил собаке. Пелагея Сергеевна кормила Шарика только раз в сутки и то больше одними костями. Семен пытался сам кормить собаку, но мать всякий раз страшно ругалась.
Они молча сели завтракать. Разрывая крепкими зубами телятину, Пелагея Сергеевна сказала:
— По реке до черта бревен плывет. Так прямо, без всякого… плывут и плывут. Ловят мужики.
Пожевала и спросила:
— Слышишь?
— Слышу.
— Ну?!
— Что «ну»?
— Половить надо.
— Как же можно брать чужие бревна?
— А они ничьи. Так просто плывут.
— Кто-то же срубил. Сплавлял. Наверное, наш фанерный, а то деревообделочный иль мебельная.
— Они же плотами, а эти так… по одиночке, неизвестно чьи.
— Оторвалися, значит. Весной часто отрываются. А все одно, мам, лес государственный. За это так за шкирку возьмут, что…
— Перехватывают же другие. За городом, на бережке, вон какие кучи лежат. Мужики уже повытаскивали. Это, понимаешь, такое богатство…
— Сдавать будут.
— Ну еще бы! Так прямо и будут. Для того и повытаскивали. С одним я тут побеседовала. Седни же, говорит, надо все бревешки к себе приволочь.
— Этот лес заводской, мам.
— Может, и они, ротозеи, отпустили. Тока нам-то че до этого. Все одно пропадут.
— Я скажу седни начальству, пусть выясняют, чей это лес.
— Не мели! Будто твое начальство не знает. Бревна ничьи, я тебе говорю. Река их унесет черт-те куды, все одно потонут.
— Нет, такая работенка не по мне.
— Чего трусишься! — Она глядела на него пренебрежительно. — Все одно уплывут, говорю, и потонут где-нибудь. Таких бревешек тыщи.
— Пусть хоть миллионы.
— Хм!
— Этим делом я заниматься не буду.
— Хм!
— Я, мам, не возьму чужой лес.
— Да ведь ничей же! Погляди, скока его плывет.
Семен вздохнул.
— Не будет, смотри-ка на него! У самой реки живет, называется. Рыбешки и той не можешь словить. Сетями весь чулан завалил.
— Запрещено сетями. Браконьерство называется. Это у нас там, на Крайнем Севере, можно.
— Не буровь! Одну маленькую поставишь — эка беда.
Он ответил, что не будет ставить ни большую, ни маленькую. Она назвала его размазней. Семен нахмурился, и до конца завтрака они молчали.
Встав из-за стола, оба торопливо засобирались. Он испуганно посматривал на нее, пытаясь определить: сердится мать или не сердится. С детских лет Семен трепетал перед нею и сейчас, возражая ей, чувствовал какое-то тягостное нервное напряжение. Даже голос стал напряженным, прерывистым.
— Буду я ставить себя под удар из-за какого-то десятка паршивых чебачишек. Здесь же тока чебачишки. А рыбнадзор мечется. Уж лучше так пороблю.
Мать впервые за все утро улыбнулась.
— Вот что… Не славно у нас получится. Надо б дом этот не на меня, а на тебя записать. А новый — на меня. Квартирантов-то лучше б на мне числить, с меня спрос какой.
— Сейчас уж поздно, — печально отозвался Семен. — Не дотумкали раньше.
Они доехали автобусом до центральной улицы, пересели и скоро очутились на противоположной окраине города, где по одну сторону дороги было старинное кладбище, обсаженное соснами, а с другой стояли маленькие, древние, кое-где влезшие до окон в землю дома, с резными, по-сибирски широкими снизу, наличниками.
— Уж больно долго добираться приходится, — проговорила Пелагея Сергеевна. — Но дом, я те скажу, хорош. И просят недорого. Как рядиться буду — помалкивай, а то все дело мне попортишь.
Еще зимой Земеровы начали подыскивать второй дом, десятки продажных домов осмотрели, но все как-то не везло им: то одно не
