Сукины дети 7. Охота на Ктулху
Глава 1
Тварь появилась неожиданно. И сразу прыгнула, выставив длинные когти, целя мне в горло.
Тяжелое мохнатое тело бросилось между мной и тварью, снесло её в бок, как фантик — я как раз успела выхватить обрез.
Ду-дух, ду-дух, выстрелы грохнули почти одновременно, заряд крупной соли ударил в цель не хуже, чем дробь, тварь взвизгнула, подскочила до потолка и с деревянным грохотом обрушилась на пол.
— Всё, — рыкнул Рамзес. — Ты её уделала.
Кивнув, я безбоязненно подошла к твари и ткнула её носком ботинка.
Мёртвая, она походила на джутовый мешок, набитый деревянными вешалками. Ни глаз, ни пасти, лишь длинные худые лапы с громадными чёрными когтями.
Чёрными они были не от природы — грязь запеклась на них толстым слоем. Там были частички кожи, мелкие обломки костей, и конечно же, кровь. Отличная среда для размножения бактерий.
Одна царапина, и сепсис обеспечен, а вместе с ним — почти стопроцентное превращение вот в такую же тварь, три или четыре недели спустя.
Как это происходит — мы ещё не в курсе.
Сашхен говорит, раньше такого не было. Раньше гули были просто падальщиками, обитателями кладбищ, они никогда не тырились по подвалам, и уж тем более, ни за какие коврижки не полезли бы на крышу.
Мутация. Неизвестный природе феномен. Аномалия.
Я ещё раз потыкала в тварь ботинком.
Хорошие у меня ботинки. С армированной пяткой, с усиленным стальной пластиной мыском и с гвоздями в форме креста, забитыми в подошву.
Я в Бога не верю.
Но отец Прохор говорит, что это не важно. Главное, чтобы Он верил в меня.
— Ну что, идём? — я посмотрела на Рамзеса.
Тот вразвалочку подошел к двери, высунул морду, потянул носом…
— Чисто, — повернув лобастую голову, пёс моргнул. — Можно выходить. Только я её не потащу, — по его спине, по густой, в рыжих и чёрных пятнах шерсти, прошла судорога.
Вздохнув, я вытащила из рюкзака пластиковый пакет на замке, набросила на тварь, с усилием — тяжелая, зараза — перевернула, застегнула молнию…
Как я её поволоку?.. На спине — поясница отвалится, волоком — прохожие удивляться станут: что это тащит столь миниатюрная девочка? Ещё помощь предложат, не дай бог. У нас в Питере граждане отзывчивые, за ними не заржавеет.
Я искательно посмотрела на Рамзеса.
— Может, поможешь? Последний разик, честно-честно.
Пёс фыркнул, сморщив нос.
— Я потом неделю вонять буду. Ави в дом не пустит.
— Да ладно тебе, ты в дом и так не заходишь, живёшь себе в будке.
— Вот именно, — Рамзес переступил с лапы на лапу. — Подстилка так провоняет, что выбрасывать придётся. А мне жалко.
— Я тебя в салон отведу, — пообещав, я тут же пожалела: собачий парикмахер стоит дороже, чем человеческий, а у меня до конца месяца голяк. Но слово не воробей, — как говорит Алекс.
Из кармана куртки выбрался заспанный Терентий, зевнул, показав два ряда острых, как иголки, зубок, и вскарабкался мне на плечо.
— Утро близко, — заметил мыш, цепляясь коготками за моё ухо.
Я умоляюще посмотрела на пса.
— Ладно, сдался Рамзес. — Грузи мешок.
— Ура! — поднатужившись, я взвалила тварь ему на спину, уравновесила, а потом широко распахнула чердачную дверь, чтобы псу было удобнее выбраться.
Лунный свет лежал на скатах крыши толстыми ломтями, и только рядом с трубой притаилась густая чернильная тень.
И такая же тень вдруг прянула сверху, прорезав в лунном свете глубокий чёрный каньон.
— Да чтоб тебя.
Ругалась я тихо, сквозь зубы. Но он всё равно услышал.
Тень подвинулась, повернулась в профиль, в свет попал длинный серебряный хвост…
— Утречко, Сашхен. Как сам?
Между нами было метров десять замусоренного окурками и пластиковыми бутылками пространства, но вдруг стригой оказался рядом. Казалось, он не сделал ни единого движения, даже ресницы не дрогнули. Миг — и он уже почти вплотную.
Позвоночник продрало холодным электрическим током — как всегда, когда Сашхен рядом.
— Потрудитесь объяснить, мадемуазель, что вы здесь делаете, — ледяным тоном попросил он. Я поморщилась: если Сашхен «включил» наставника — значит, дела плохи.
Но сдаваться без боя я не намерена.
— А ничего. Собачку вот выгуливаю. Правда, Рамзес?
Пёс посмотрел на меня укоризненно.
Да, глупость сморозила. Ну какой нормальный человек выкатится на улицу в четыре утра?..
— На крыше девятиэтажки? — ледяным тоном уточнил Сашхен.
— Ну да, — я честно похлопала ресницами. — Тут воздух свежее.
— А что у Рамзеса на спине?
— Бутерброды. Ну знаешь, заодно и позавтракаем…
Сашхен устало присел на корточки и сделал «рука-лицо». В его исполнении это означало: — Я знаю, что ты врёшь, и знаю, что ты об этом знаешь.
Ну и что? Сдаваться не буду.
— Ты помнишь, что ты мне обещала, Звезда моя?
Я фыркнула.
— Звездой меня имеет право звать только Алекс.
— Он всех девушек так зовёт, забыла?
Точняк. Вечно он забывает женские имена, вот и зовёт всех одинаково — чтобы не ошибиться. Но это ничего не меняет.
Рамзес коротко рыкнул и переступил с лапы на лапу.
Намекает: разговор затянулся, а у него на спине груз…
Вздохнув тяжело, словно несёт на плечах всю мировую скорбь, Сашхен поднялся и снял тварь с Рамзеса. Стригой держал мешок одной рукой, на отлёте, будто боялся запачкаться.
— Я её хорошо упаковала, — обиженно буркнула я.
Упс… Вот и прокололась. Ну и ладно, он всё равно уже знает.
— Идём, Горе моё, — небрежно помахивая тварью, словно это авоська с апельсинами, другой рукой Сашхен ухватил меня за плечо и твёрдо направил к пожарной лестнице. — Так что ты мне обещала?..
Хватка на плече стала жестче.
Нет, ничего такого: Сашхен никогда бы не причинил мне боли. Скорее, это было предупреждение. Что он будет очень РАЗОЧАРОВАН, если услышит не то, что хочет.
— Я обещала не охотиться в одиночку.
И я его выполнила — до последней буквы. Со
