Эхо забытых стен
Глава 1
Небо над Острогом Забытых — так прозвали свою глухую деревушку немногие оставшиеся здесь старики, а за ними и молодежь — редко бывало ласковым. Чаще всего оно нависало свинцовой, равнодушной хмарью, словно вековечная плита на груди этого затерянного в северных лесах анклава стены Мария. Нынче же, в этот промозглый день поздней осени 844-го года от восшествия на трон Первого Короля, оно плакало мелкой, надоедливой изморосью, превращавшей глинистую землю под ногами в вязкое, чавкающее месиво.
Алексей, или Алекс, как он предпочитал себя мысленно называть, с усилием выдернул топор из расколотого пополам кряжистого полена. Дыхание вырывалось изо рта белесым облачком, смешиваясь с моросящим дождем. Ему было почти шестнадцать — возраст, когда в этом суровом краю мальчишки уже считались полноценными мужчинами, способными взвалить на свои плечи тяготы выживания. Но Алекс нес на своих плечах груз куда более тяжкий, чем любой из его сверстников, или даже старейшин Острога, мог бы вообразить.
Он был Аккерманом.
Эта мысль, это знание, не пришло к нему внезапно, не озарило его как божественное откровение. Нет, оно вползало в его сознание постепенно, мучительно, на протяжении нескольких лет, с тех пор как в возрасте лет десяти-одиннадцати он начал видеть… сны. Сны, которые были ярче и реальнее самой жизни в Остроге. Сны о мире за стенами, о гигантских, пожирающих людей чудовищах, о битвах, где люди летали по воздуху на странных механизмах, клинками вспарывая затылки титанов. Сны о предательстве, о страхе, о надежде, такой отчаянной, что от нее сводило скулы. Сны о мальчике с горящими яростью глазами, о молчаливой темноволосой девочке и светловолосом, пугающе умном пареньке.
Поначалу он думал, что сходит с ума. Делился обрывками этих видений со своим дедом, Игнатом, единственным, кто остался у него из родни. Старик Игнат, такой же жилистый и крепкий, как вековые сосны, что окружали их деревню, слушал молча, морщинистым лицом не выражая ничего, кроме глубокой, застарелой печали. Лишь однажды, когда Алекс, захлебываясь словами, рассказал о титанах, проламывающих стену, и о криках ужаса, дед тяжело вздохнул и произнес: «Значит, пробуждается кровь. И память предков. Тяжкое это бремя, внучек. Аккерманам всегда доставалась самая горькая чаша».
Тогда Алекс еще не понял всей глубины этих слов. Но сны продолжались, складываясь в цельную, пугающую картину. А потом, однажды, глядя на свое отражение в подернутой рябью поверхности лесного озера, он увидел не просто себя — черноволосого, сероглазого юношу с острыми чертами лица, худощавого, но с уже намечающейся силой в плечах и руках, — а нечто большее. Он увидел… себя прежнего. Себя — обычного парня из далекого XXI века, из страны под названием Россия, студента, зачитывавшегося фэнтези и смотревшего японские мультфильмы. В том числе и тот, что теперь разворачивался перед ним не на экране монитора, а в его собственной, второй жизни. «Shingeki no Kyojin». Атака Титанов.
Осознание пришло как удар обухом по голове. Он не просто видел пророческие сны. Он знал. Знал все. Знал о Колоссальном и Бронированном. Знал о судьбе стены Мария, о Шиганшине, о беженцах, о голоде, о чудовищной мясорубке, в которую превратится попытка отвоевать земли. Знал об истинной природе титанов, о Марлии, об Элдийцах, о Имир Фриц, о проклятии девяти титанов-шифтеров. Знал о путях, о координате. Знал о Рокоте Земли.
Это знание было его проклятием. Потому что он, Алексей Аккерман, забытый потомок гонимого клана, затерянный в глуши на севере стены Мария, был песчинкой, пылинкой перед надвигающейся бурей. Что он мог сделать? Кому рассказать? Кто поверит юнцу, твердящему о грядущем апокалипсисе, о котором не помнит никто, ибо Первый Король стер память своего народа, а Аккерманы, благодаря своей природе, были иммунны к этому воздействию?
Он пробовал. Несколько лет назад, когда видения только обрели четкость, он пытался говорить с деревенскими. Сначала робко, потом настойчивее. Его сочли либо тронутым, либо одержимым злыми духами. Дед Игнат тогда сурово его отчитал: «Молчи, внук. Молчи, если хочешь жить. Наш род всегда был бельмом на глазу у власти. За такие слова раньше на костер отправляли, а теперь, почитай, ничего не изменилось. Смирись. Живи. Выживай».
Слова деда легли тяжелым камнем на душу. Смириться? Жить, зная, что через год, каких-то несколько месяцев, тысячи, десятки тысяч людей погибнут страшной смертью? Что мир, каким его знают эти люди, пусть и ограниченный тремя стенами, рухнет?
Топор с глухим стуком вонзился в очередное полено, раскалывая его почти без усилий. Алекс почувствовал привычный прилив силы, ясности ума, обостренных чувств — наследие крови Аккерманов. Его тело было словно создано для боя: быстрые рефлексы, выносливость, невероятная координация. Он учился этому инстинктивно, повторяя в реальности движения из своих «снов», оттачивая их в ежедневном труде и охоте. Он был сильнее и ловчее любого в деревне, но старался не слишком это афишировать, помня наставления деда.
Деда Игната не стало прошлой весной. Старое ранение, полученное им еще в молодости при столкновении с гарнизонным патрулем (о чем дед никогда подробно не рассказывал, лишь бормотал что-то о «королевских ищейках» и «цене за свободу мыслить»), дало о себе знать. Алекс остался один. И теперь бремя знания давило на него с удвоенной силой.
Он перестал пытаться кого-то предупредить. Вместо этого он готовился. Каждый день, от рассвета до заката, он тренировал свое тело, оттачивал навыки выживания в лесу, которые и без того были на высоте у любого жителя Острога. Он чинил и укреплял старую дедовскую хижину на окраине деревни, создавал тайники с припасами — вяленое мясо, сушеные грибы и ягоды, инструменты, точила для топоров и ножей. Все это было каплей в море грядущего хаоса, он понимал это, но бездействие было еще мучительнее.
Морось усилилась, превращаясь в холодный, секущий дождь. Алекс поднял голову к небу. Стена Мария. Далеко на юге, там, где кипела жизнь больших городов, где наивные люди верили в незыблемость каменных исполинов, скоро разверзнется ад. Он был здесь, на севере, за сотни километров от Шиганшины. Сможет ли он что-то изменить? Или его судьба — лишь наблюдать издалека, как история неумолимо катится по предначертанному пути, перемалывая человеческие жизни?
Эта мысль была подобна ржавому гвоздю, вонзившемуся в самое сердце. Чувство вины и бессилия терзало его. Он, обладающий знанием будущего, не мог его предотвратить. Или все же мог? Пусть не глобально,
