Иван Гринько, Анна Шевцова
Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре
Редактор серии Г. Ельшевская
Рецензенты: Омельченко Е. А. – доктор исторических наук, декан факультета регионоведения и этнокультурного образования (ИСГО МПГУ); Куприянов Б. В. – доктор педагогических наук, профессор департамента педагогики (МГПУ); Иванова Е. М. – кандидат психологических наук, доцент кафедры клинической психологии (РНИМУ им. Н. И. Пирогова)
Монография рекомендована к печати ученым советом ИСГО МПГУ 17.03.2025.
© И. Гринько, А. Шевцова, 2025
© Д. Черногаев, дизайн серии, 2025
© ООО «Новое литературное обозрение», 2025
* * *
Вступление
Смешное обладает одним, может быть, скромным, но бесспорным достоинством: оно всегда правдиво. Более того, смешное потому и смешно, что оно правдиво.
Фазиль Искандер. «Праздник ожидания праздника»
Сатира, – как писал за миллион лет до нашей эры Самуил Лурье, – приемная дочь утопии.
С. Гедройц
Современная культура становится все более ориентированной на визуальное восприятие[1]. Именно поэтому интерес к карикатуре как социокультурному явлению и ее истории легко объясним. За последние годы появились обзоры истории карикатуры в отдельных культовых изданиях[2], подборки работ и альбомы известных карикатуристов[3], исследования, посвященные различным аспектам карикатуры в исторической ретроспективе[4], анализ локальной карикатуры[5] и специализированные работы по карикатуре в имперском контексте[6], в том числе о роли карикатуры в нациестроительстве[7] и межнациональных конфликтах[8], а также гендерной истории[9].
Эта книга не столько об истории советской карикатуры или советской повседневной жизни, сколько о возможностях визуальной антропологии при работе с темами, находящимися в «серой зоне», о которых не было принято говорить публично[10]. Однако то, что не было досказано, все равно оставалось на страницах СМИ в виде иллюстраций, карикатур, зарисовок, фотомонтажей и коллажей.
Хорошая новость: искусство может показать такие аспекты социальной реальности, которые тексты обходят стороной. Плохая новость: изобразительное искусство часто менее реалистично, чем кажется, и искажает социальную реальность, а не отражает[11].
Таким образом, наше исследование логически продолжает классическую схему анализа визуального[12], расширяя ее за счет контекстуального анализа, придающего новые значения сюжетам и образам.
Советская смеховая культура сама по себе была крайне специфическим явлением мировой культуры, которое с одной стороны, заимствовало многие элементы российской смеховой культуры, но в то же время обрело совершенно особые формы и смыслы:
Ни в одной цивилизации не было такой причины для смеха, как в СССР, потому что нигде в мире народу не обещалось царство Божье на земле. С такой идеологией не смогли бы просуществовать и благополучные (относительно) Соединенные Штаты. Контраст возвышенного (коммунистического идеала) и низменного (советской реальности) был настолько ярким, что не смеяться советский народ просто не мог[13].
Советская смеховая культура уже стала объектом многочисленных исследований[14]. Однако мы решили остановиться на одном пока недостаточно изученном ключевом источнике – на карикатурах журнала «Крокодил». Данный источник уже привлекал внимание[15], однако комплексного сравнительного его рассмотрения в этот временной период еще не было. Сам по себе этот материал крайне интересен своей двойственной природой. С одной стороны, «Крокодил» был едва ли не ведущим пропагандистским СМИ с тиражом, достигавшим 6,5 млн экземпляров, что с учетом специфики его потребления увеличивало реальную аудиторию в несколько раз. (Естественно, объемы выпуска «Крокодила» менялись в разных десятилетиях, причем серьезно. Для сравнения:
1955 – 600 000 экз.
1965 – 2 900 000 экз.
1975 – 5 850 000 экз.
1985 – 5 300 000 экз.
1991 – 2 087 500 экз.)
Однако, с другой стороны, «Крокодил», как элемент публичной политики изначально не предполагался для индивидуального чтения, что видно по воспоминаниям его читателей.
Вечером слушали радиопередачу из Москвы «Пиковая дама», читали журнал «Огонек» № 6 и три журнала «Крокодил», читали роман Б. Полевого «Золото»[16].
В институте встретила Тамару, Мариэту, Галю, Гену Рожкова, Ерзаковича, потом пришла Вера Борисенко. Посидели немного, почитали «Крокодилов»[17].
В 1933 г. по решению Политбюро журнал был передан газете «Правда», и с этого момента он и по сути, и по содержанию являлся не столько сатирическим, сколько идеологическим и пропагандистским изданием всесоюзного масштаба.
«Крокодил», хотя и был «главным» сатирическим органом печати в СССР, все же далеко не самым смелым, даже в перестройку[18].
Вероятно, именно по этой причине он и не смог пережить крушение социалистической системы и адаптироваться к новым постсоветским реалиям. Чтобы оценить, насколько серьезно в Советском Союзе относились к карикатурам, достаточно вспомнить, что идейный и художественный уровень журнала обсуждались даже на заседаниях Центрального комитета партии[19]. По мнению Джона Этти (J. Etty), журнал
…был уникален тем, что более семидесяти лет выпускал санкционированные государством графические сатирические комментарии к советским и международным событиям (перевод мой. – И. Г.)[20].
В данном случае вполне уместно использовать применительно к его сатире и юмору термин «госсмех»[21], то есть смех, спускаемый сверху, но при этом крайне зависящий от вкусов и настроений целевой аудитории.
За ужином с Суит-Джо Ньюманом и Джоном Уокером из журнала Time мы спросили их, заметили ли они отсутствие смеха. Они ответили, что заметили. И добавили, что через некоторое время эта мрачность заражает и тебя, и ты сам становишься серьезным. Ньюман и Уокер показали нам номер советского юмористического журнала под названием «Крокодил» и перевели некоторые шутки. Это были не смешные, а острые, сатирические шутки. Они не вызывали смеха, в них не было веселости[22].
Самый печальный юмор в наши дни, я думаю, русский. Чего вы хотите? Когда живешь в стране, где всю зиму надо тереть снегом посиневший нос, особенно не разрезвишься, даже при помощи водки[23].
Впрочем, у адресатов крокодильских посланий тоже довольно часто не было иллюзий по поводу реальной ценности советской сатиры:
Марина (с горечью). У меня все по штампу, окончила факультет… филологический… Его называют – факультет невест. Занимаюсь сатирой.
Сын Милосердова. Русской или иностранной?
Марина. Нашей.
Сын Милосердова. Девятнадцатым веком?
Марина. Нет, современной.
Сын Милосердова. У вас потрясающая профессия. Вы занимаетесь тем, чего нет (х/ф «Гараж»,
