Маленькие слабости
ПРИЕМЫ
у вежливого
— Следующий, — роняет секретарша.
Мышкин прошмыгивает в дверь. Пройдя шагов двадцать по ковру, оказывается у стола начальника.
— Я к вам, товарищ Котищев…
— Во-первых, здравствуйте, — радушно улыбается Котищев. — Садитесь, пожалуйста, — указывает он на кресло.
Усевшись, Мышкин утопает по самые уши.
— Я вас слушаю. — Сцепив кисти рук, Котищев кладёт их на стол жестом никуда не спешащего человека. Его лицо выражает сосредоточенное внимание. Голубоватые глаза светятся лаской.
— Дело в том… — начинает Мышкин.
Звонит телефон.
— Извините, одну минуточку… — улыбается Котищев и берёт трубку. — Да, да, приеду, как всегда, к обеду. Да, смотрел, смотрел. По-моему, темноват, надо бы посветлей. Что? Принимаю граждан. Нет, нет, не помешала. — Он кладет трубку. Лицо его некоторое время хранит отсутствующее выражение. Спохватившись, снова изображает предельное внимание.
— Так дело, видите ли, в том… — начинает Мышкин.
Дверь распахивается. На пороге появляется уборщица.
— Извините, одну минуточку… — улыбается Котищев. — Что случилось, Даша?
— Антонид Иваныч! Да прикажите вы ироду этому, завхозу проклятому, веники людские покупать! А то притащит хвосты облезлые, и мети сто раз одно место! Жене, небось, такие не притащит! Капроновых бы щёток, а то люди давно пользуются, а мы про химию только языком болтаем!
— Про какую химию?
— Про химию-синтетику, не знаете, что ли!
— Тётя Даша у нас просвещённая, — улыбается Мышкину Котищев. — Ладно, Даша, видишь, у меня приём.
— У каждого свои приёмы, — с достоинством говорит Даша. — Так скажете завхозу?
— Скажу, скажу, — машет рукой Котищев и всем корпусом подаётся к Мышкину. — Слушаю вас.
— Дело в том… — торопливо начинает Мышкин.
Отворяется дверь, и входит мужчина с гроссбухом.
— Тут, Антонид Иваныч, надо согласовать одно дело…
— Извините, одну минуточку… — улыбается Мышкину Котищев и склоняется над гроссбухом.
Мышкин вздыхает, выбивает ногой дробь о паркет, но это не отвлекает деловых людей.
Уходит, наконец, мужчина с гроссбухом.
Котищев обращает к Мышкину внимательное лицо.
— У меня такое дело! — выпаливает Мышкин.
Открывается дверь. Секретарша кладёт на стол пухлую папку.
— Извините, одну минуточку… — улыбается Мышкину Котищев. И подписывает бумаги.
Мышкин поднимает руку, чтоб почесать затылок…
— Всего хорошего! — подхватывает на лету эту руку Котищев. — Очень рад, заходите. Следующий, — кивает он секретарше.
у «демократа»
Когда Мензуркин вошёл, над столом возвышались только плечи начальника, голова была опущена вниз.
«Инфаркт! — ёкнуло под ложечкой Мензуркина. — И как раз в мою очередь!»
Но в это время начальник поднял голову.
— Ерунда, — сказал он, — а в чем она, ерунда эта самая, дьявол ее знает! Ты, случаем, не разбираешься в этих штуковинах? — протягивает он фотоаппарат «Смена».
— К сожалению… — виновато улыбается Мензуркин. — Не приходилось, знаете…
— Я тоже этой чепухой не занимаюсь, да вот сынишка попросил, а родитель пример подавать должен, так?
— Совершенно верно.
— То-то. Ну, что у тебя, давай выкладывай.
— Я, Мефодий Карпыч…
— Постой, перебью. Насчет радикулита не слыхал, не придумали чего новенького? Замучил, подлый, как есть замучил! Жена говорит — от сидячей жизни. Так что́ мне тебя, к примеру, стоймя принимать или как? И зуб вот тоже, житья не дает. Жена говорит — корень гнилой. Был бы гнилой, давно бы вывалился, а этот держится. Шатается, бестия, а — держится! Я уж чего-чего ни делал! Только что лягушек живьем не глотал.
— Вы бы к врачу…
— Чтоб вырвал? Дудки! Я еще им попользуюсь. Ты Ивашкина Мирона Егорыча знаешь? Из Сельхозснабсбытзапа? Так он сам себе зуб — раз! — и нету. Прямо ниточкой, по-дедовски. Что ни говори, а, между нами, и в старину кое-что правильно было. Ниточкой, а! Здорово, ничего не скажешь! Ну, так ты насчет чего?
— У меня, видите ли, двое детей…
— А у меня один, да такой, скажу тебе, сорванец, свет не видывал! Пуще всего кино любит. Я ему говорю…
В кабинет бесцеремонно входит жердеобразный мужчина с таким кадыком, словно он проглотил в господнем саду не одно яблоко, а два.
— Это что же, гражданин! — наступает он на Мензуркина. — Зашёл к начальству и лясы точишь? Ежели каждый так делать будет, другие уйдут не солоно хлебавши! Закончил — иди и голову не морочь! — Отстранив Мензуркина, садится на стул. — У меня, Мефодий Карпыч, дело не терпит!
— Подожди, ты в этой штуковине кумекаешь? — Он вытаскивает из ящика фотоаппарат. — Сынишка, понимаешь, нагрузил. Про погоду не слыхал, перемена ожидается или как? А то у меня нога, подлая, разнылась, сатана её дери совсем! Ну, что у тебя, говори да покороче, а то я этого не люблю, закорючки всякие, решим вопрос — и с плеч долой!
у «принципиального»
— Так как, товарищ начальник, — спрашивает Илькин, — можно мне на третий объект перейти? Живу рядом, а на первый таскайся за тридевять земель. Вот, заявление принёс, — кладет он на стол бумажку.
— Принципиально не возражаю.
— Спасибо, товарищ Недеев, большое спасибо! — Илькин вылетает в обитую дерматином дверь.
Недеев полузакрывает глаза. Выпуклые, в морщинистой коже, они в таком виде напоминают треснувший грецкий орех. Посидев так некоторое время, нажимает кнопку.
— Гаврил Гаврилыча, — говорит он вошедшей секретарше.
Появляется Гаврил Гаврилыч.
— Здесь этот… — он двумя пальцами берет заявление, — Илькин, что ли, просит перевести его на третий объект.
— Отказать! — отрезает Гаврил Гаврилыч.
— Принципиально не возражаю.
Гаврил Гаврилыч уходит.
Вбегает Илькин.
— Товарищ Недеев! Гаврил Гаврилыч не переводит! Я же вам объяснил, и вы же сказали…
— И теперь говорю: принципиально не возражаю.
Илькин выбегает.
Появляется Гаврил Гаврилыч.
— Что же вы, Модест Лаврентич, опять посылаете ко мне этого Илькина? Вы же сказали…
— И теперь говорю: принципиально не возражаю.
Гаврил Гаврилыч уходит.
Вбегает Илькин.
— Товарищ Недеев!..
— Какой же ты, братец, настырный! Я же сказал: принципиально не возражаю.
у твердокаменного
Горячёв взволнованно излагал свой вопрос.
Начальник не мигая смотрел на него. Но в его облике была такая самоуглубленность, такая полная отрешенность, что Горячёв невольно дрогнул: «Уж не йог ли он?» Однако продолжал с прежней страстью:
— Итак, бессонные ночи, думы, сомнения, опыты, испытания — всё, всё позади! Чертежи готовы! Понимаете: готовы! Представляете это торжество, эту радость свершения, когда в твоих руках реальное, живое, предметное воплощение твоей мечты, твоего дерзания, неудержимого полёта мысли! Нет, скажите, представляете?!
Начальник молчал.
— Ну вот, — продолжал Горячёв. — Я взял чертежи и помчался к начальнику отдела. А он… Нет, вы не поверите, что он сказал! «В ближайшее время не смогу вами заняться». Нет, вы, конечно, не поверите, но это его
