Здесь дарил нас приветом
и хранил нас от бед
уходящего лета
холодеющий свет.
Загоралась над бором
золотая свеча,
и я рядом с тобою
засыпала, шепча
твоё лёгкое имя,
мой весёлый зарок —
быть очами твоими
на любой из дорог.
Помню утренний кофе
и вечерний покой,
и в закатном пожаре
над осенней рекой,
над широким разливом
этот розовый свет,
этот маленький домик,
где тебя больше нет.
Стихи, написанные ученицей школы-коммуны «Муравейник» в 1920 году
Деревянными молотками
солдаты выколачивают вшей
из гимнастёрок.
Моё сердце
устало
стучать
в такт
этому звуку.
Атака флешеттами[7]
От гряды облаков отделяется аэроплан
Как сгущенье беды из тошнотной житейской
мороки.
Моя жизнь, ты конечна, случайна, пуста,
но тепла.
А вокруг – ни избы, ни леска, лишь поля
вдоль дороги.
Приближаясь, всё громче и злее клекочет
мотор —
Стимфалийская птица пронзает пятно голубое
И роняет перо. Наконечник тяжёл и остёр.
Мне бы шкуру немейского льва растянуть
над собою,
Когда медная смерть разрезает
небесный простор,
И молчит пулемёт, обессиленный
древней волшбою.
Монгольская песня[8]
Когда пламя заката заливает степь,
я вспоминаю тебя.
Когда горные снега становятся
пурпурными
и золотыми,
я вспоминаю тебя.
Когда первая звезда зовёт пастуха домой,
когда бледная луна окрашивается кровью,
когда всё вокруг покрывает тьма,
и нет ничего,
что напоминало бы о тебе, —
я вспоминаю тебя.
2000-е
переводы
Гилберт Кит Честертон
«Кто отдал труд свой Англии…»
Кто отдал труд свой Англии,
Те спят в родных местах,
И звонко птицы Англии
Поют на их крестах.
Кто отдал жизнь за Англию,
Кого вела звезда,
Тех разделила с Англией
Солёная вода.
Но тех, кто правит Англией
Уже немало лет,
Ни за морем, ни в Англии —
Нигде в могиле нет.
Уильям Батлер Йейтс
Духи облаков
О’Дрисколл стадо гнал с полей
По берегу пруда
И о невесте Глори Глей
Он думал как всегда.
Он вспоминал её глаза
И волосы её,
И как качает ей слеза
Ресницы остриё,
Но вдруг запела с вышины
Свирель из тростника,
И край серебряной луны
Задели облака.
Дрожа, мелодия плыла,
Как на ветру свеча,
В ней радость странная была
И странная печаль.
Тогда открылись перед ним
Бескрайние поля,
По ним гулял небесный дым,
Ромашки шевеля.
Росла там чёрная трава
И белые цветы,
И лунный свет на дерева
Струился с высоты.
А по негнущимся цветам
У края зыбких вод
Двенадцать дев водили там
Бесшумный хоровод.
Двенадцать юношей вокруг
Плясали в блеске рос,
У каждого был звёздный круг
Как нимб вокруг волос.
А в стороне недалеко,
Где травы лиловей,
Двенадцать древних стариков
Сидели на траве.
Играли в карты старики
На выцветшем холсте,
Их руки словно светляки
Мерцали в темноте.
Застыл О’Дрисколл не дыша,
Шепча: «Господь, прости!
Видать, лежит моя душа
У дьявола в горсти.
Ведь это духи облаков.
Они ль оделись в плоть?
Я ль потерял её? Каков
Мой грех, скажи, Господь!»
И тут одна звезда над ним
Сорвалась вниз и вдруг
Вступила сквозь закатный дым
Его невестой в круг.
Под смутный шорох тополей,
Не размыкая рук,
Его невестой Глори Глей
Она вступила в круг.
Увидел он её глаза
И волосы её,
И как качает ей слеза
Ресницы остриё,
И он к ней руки протянул,
Чтоб дальше не пустить,
И он к ней руки протянул —
Но не сумел схватить.
Бесшумно духи облаков
Кружились в блеске рос,
Но вот один из стариков
Поднялся во весь рост.
Он карты веером швырнул —
И дам, и королей,
И тоже руки протянул
К прекрасной Глори Глей.
Очей не опуская вниз,
Она к нему пошла,
И в пляске бешеной слились
Их тонкие тела.
Чтоб не качала ей слеза
Ресницы остриё,
Он целовал её глаза
И волосы её.
Но тут запела в вышине
Свирель из тростника,
И по серебряной луне
Уплыли облака,
И тотчас духи облаков
С полей взлетели ввысь,
Как стая белых мотыльков,
Бесшумно унеслись,
И вместе с ними в тот же миг
Поднялся ввысь с полей
Старик, сжимающий в своих
Объятьях Глори Глей.
Стоял О’Дрисколл не дыша,
Над ним тростник звучал,
И в тёмных дебрях камыша
Забытый бык мычал.
Роберт Грейвз
Лоллоки
Это сон, переспав с печалью,
породил
