в землю. — Есть нечего. А мужики из соседней деревни запрещают. Говорят, река — их.
Я наклоняюсь к деду, задираю рубаху. Дело дрянь. Большая кровопотеря.
Медленно киваю, смотрю в его немигающие глаза.
— Дедушка сказал, что это наша река. И не стал их слушать. Мы ночью пошли, чтоб они не видели. А у них дозор тут был, вот и… пульнули.
Я резко оборачиваюсь к нему.
— Чем — пульнули?
— Мушкетом, — тихо произносит Ванька, уткнувшись в плечо.
Гнев вспыхнул внутри. Какая, к черту, разница, чья река, когда речь о жизни⁈
Я присаживаюсь рядом с дедом и проверяю его дыхание. Слабое, но есть. Пуля вошла в бок, рана глубокая, но, кажется, кость не задета.
— Держись, дед, — говорю скорее себе, чем ему, и поднимаю его на руки. Тяжелый, как целый мешок зерна.
Вот тебе и дед, крепкий ещё старик.
Дом их стоит на отшибе деревни. Баба Люба, жена Фрола, выбегает на порог, ахнув, прижимает руки к груди.
— Господи, Фролушка! Что ж это? — причитает она, хватаясь за меня, пока я втаскиваю его в дом. Мы укладываем деда на лавку.
— Ванька, за знахаркой беги в соседнюю деревню! — кричит она.
Останавливаю жестом.
— Нет времени. Пока Ванька туда и обратно, может быть поздно. Я сам справлюсь.
Где-то в голове всплывают обрывки знаний о том, как обрабатывают раны.
— Вскипяти воду! — бросаю я.
Достаю из кармана свой нож и прогреваю его на свече, чтобы обеззаразить. Весь этот процесс занимает время, которого просто нет.
Дед стонет, его лицо кривится от боли.
— Баба Люба, тряпки чистые давай! — бросаю через плечо.
Я промыл рану, пока дед почти терял сознание от боли.
Теперь надо вытащить пулю.
Нож оказался неудобным, пришлось импровизировать. Какая-то неведомая сила будто ведёт мои руки — они двигаются чётко, без дрожи, будто не я управляю ими. Когда пуля оказалась у меня в пальцах, я оборачиваюсь к бабе Любе.
— Неси ещё тряпки и смазку какую-нибудь.
Она приносит старую банку с каким-то жиром — вроде медвежьего, пахнет неважно, но другого варианта нет. Смазываю рану, накладываю повязку, сделал всё, что мог.
Но когда уже думаю, что сил нет, в голове проносится что-то странное. Словно отклик из глубины души.
Я протягиваю руки над дедом, чувствую тепло, струящееся по венам, и вдруг вижу, как рана на его боку перестаёт кровоточить.
— Матерь Божья… — выдыхает баба Люба, упав на колени.
Дед стонет, приходя в себя. Хозяйка бросается к нему, благодаря Бога и, почему-то, меня.
А я чувствую, как ноги подкашиваются, и падаю прямо на пол. Последнее, что услышал перед тем, как отключиться.
— Что ж ты, милок…
Очнулся через время, голова гудит, как церковный колокол на празднике. Надо мной склонилась баба Люба.
— Ты живой, барин? Господи, думала, мы тебя потеряли.
Я с трудом поднимаюсь на локтях, прошептав.
— Никому ни слова.
Она кивает, словно понимая всю серьёзность сказанного. Я лежу на полу и пытаюсь осознать, что это было.
Магия? Случайность? Или… что-то ещё?
Но сил разбираться нет. Остаётся лишь закрыть глаза и дышать.
Спустя полчаса поднимаюсь на ноги.
— Если у него будет жар, давай ему отвар из трав…
Господи! Откуда я это знаю? Несу всё подряд, не могу остановиться.
А надо бы!
После долгого и изнурительного дня я наконец возвращаюсь к себе в дом.
Мысли вихрем крутятся в голове.
Спасение деда Фрола обошлось не без последствий. Магия исцеления, неожиданно открывшаяся во мне, вызывает смутное чувство подозрения.
Я всегда знал, что мой дар исключительно боевой, но теперь становится ясно, что прежний Демид, в чьём теле я оказался, владел чем-то другим. А если это так, кто знает, какие ещё сюрпризы меня ждут впереди?
Пробираясь в полутьме к своей постели, я чувствую, как усталость медленно затягивает меня в сон. В комнате стоит тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц под моими ногами. Бросив сапоги у кровати, я рухнул на жёсткий матрас, который, несмотря на свою скромность, сейчас кажется мне настоящей периной.
Мысли о магии и её неожиданной стороне всё ещё гудят где-то на задворках сознания, но силы сопротивляться сну у меня уже нет. Закрыв глаза, я проваливаюсь в густую тьму.
Просыпаюсь среди ночи внезапно, будто кто-то меня толкает.
Переворачиваюсь на другой бок. Но сон больше не идёт.
Сонливость как рукой снимает. Я одеваюсь и выхожу во двор.
Недалеко горит костёр, возле которого виднеются две фигуры. Узнаю — Сашку и Савелия. И им не спится.
Возбужденно о чём — то говорят.
А я ведь не стал на них в первый день всё вывалить, хотел, чтоб обвыклись немного к новой жизни.
Но события не терпят, накатывают волной на волну.
Мужики сидят на бревнах, тихо разговаривая. Я присаживаюсь рядом, чтобы не нарушать их беседу, но Сашка сразу же замечает меня и кивает.
— Мы, барон, про деда Фрола говорим, — поясняет он. — Одно понятно — запугивают, чтоб рыбу не ловили. Хоть с голоду сдохни, а ловить не дают!
Савелий угрюмо кивает, глядя на огонь.
— Ваше благородие, — подхватывает он. — Не дело это. Вон как нервы нам треплют. По ночам вынуждены ходить на реку — рыбу ловить. А река –то общая, протекает вдоль наших деревень. Только мы выше по течению находимся, вот они и боятся, дескать всю рыбу переловим. Самоуправствуют. А рыба для нас — это жизнь. Чем семьи кормить будем?
— А кто запугивает? — спрашиваю я, чтобы уточнить.
— Так вот и думаем, — продолжил Савелий. — Василий заходил. Сказывал, что это сын старосты Михаила из соседнего села — Колька, бесчинствует. Всюду свой порядок пытается навести. Надо бы поговорить с ними.
Сын старосты, значит.
Я поморщился. Учитывая мой жизненный опыт, разговорами здесь точно не обойдётся. Личные амбиции такого рода часто перерастают в большие проблемы для всех вокруг.
— Если староста Михаил покрывает своего отпрыска, то село погружается в беспредел. Не думаю, что просто разговорами обойдется, — говорю я.
— Ваше благородие, вы уверены? — брови Савелия удивлённо изогнулись.
— Абсолютно.
Тут Василий выходит из темноты, неслышно подойдя к костру. Садится рядом с нами, стягивает шапку.
— Да, точно это Колька! — подтверждает он. — Я в их село сегодня ходил, с мужиками разговаривал. Там все боятся, слово сказать против него. Михаил глаза на
