лодке. Смеялись дизелисты, электрики, торпедисты.
Смеялись Волков, Меняйло, Баширов…
Девичий крик после страшного нервного напряжения был словно первой доброй вестью о солнце!
XVIII
— Штурман, прокладывай курс домой! — приказал на радостях Волков. — Продуть среднюю!
Трюмные на станции погружения и всплытия быстро завертели рукоятками. Но старшина трюмных, посмотрев на глубиномер, вдруг еле слышно сказал Волкову:
— Товарищ командир! Лодка всплыть не может! Считаю, что при взрыве бомбы были повреждены клапаны носовой вентиляции!
Волков вздрогнул.
— Тихо, тихо, — сказал он старшине и повернул голову к штурману. — Где мы находимся?
— По моим расчетам, — ответил Баширов, — в районе разрушенного маяка.
— Повезло… нечего сказать, — как бы про себя в раздумье произнес Волков и отдал приказ по кораблю: — Внимание! Мы находимся на виду у немцев! Будем всплывать ночью! Раздать обед! — И тихо — к старпому: — Двух водолазов за борт.
— Есть! — козырнул Меняйло.
В кают-компании уже хозяйничала Саня. Она достала из шкафчика ножи и ложки, обмахнула тряпочкой глубокую тарелку, протерла рюмочку и принялась, что-то напевая, резать хлеб.
Курт в жилом отсеке кормил с ложки раненого кока.
Когда Саня поставила перед пасмурным командиром тарелку с кашей, над головой раздался стук кувалд.
— Дядя Миш, а что это? — присев, испуганно спросила Саня.
— Да так… — делано улыбнулся Волков. — Кое-что исправить надо.
Перед ним в тарелке была дымящаяся гора каши.
— Ого! — одобрительно чмокнул он, попробовав ложку. — Только соли маловато.
Саня услужливо подала ему солонку и спросила:
— А сесть мне можно?
— Садись!
Усевшись напротив Волкова, она, счастливая, стала украдкой наблюдать за тем, как он ест. А ел он, к ее огорчению, совсем без аппетита.
— Дядя Миш, может, невкусно, а? — спросила она.
— Да нет же, — рассеянно ответил Волков, — как у настоящего кока.
— А чего ж вы понемножку берете?
Волков посмотрел на свою ложку и, чтобы не обижать Саню, черпнул ею с верхом.
— Вот так и ешьте! — наставительно сказала Саня. — А то какой же вы подводник…
Вот знаете, как у нас в отряде мой папа и дядя Сима ели — прямо буханку хлеба враз…
Если, конечно, он был…
— Ты команду всю покормила?
— Да.
— А Курта?
— Нет.
— Почему?!
Саня колким взглядом посмотрела на командира, но, опустив голову, сказала:
— Есть!
Войдя в лодку через рубочный люк, два водолаза — кудрявый торпедист и сероглазый крепыш — стащили с себя маски. В шуршащих костюмах, оставляя на палубе мокрый след, они прошли по коридорчику в кают-компанию и доложили:
— Товарищ командир! Повреждение исправить нельзя!
XIX
Они делали последнюю приборку. Перетряхивали постельные принадлежности, обтирали ветошью воздушные магистрали, укладывали в рундуки обмундирование и личные вещи.
Собравшись в жилом отсеке, подводники почти не смотрели друг на друга. Тускло горели аварийные фонарики и один за другим гасли. В тяжелом и спертом воздухе дышалось все хуже и хуже.
— Кто без приказа начал последнюю приборку? — строго спросил Волков. — Прекратить!.. Так вот что, дорогие друзья! Повреждение мы исправить не можем. Самое большое, что мы здесь продержимся, ну сутки-двое. До берега пять миль. Но там немцы. Кто за то, чтобы выйти на поверхность и сдаться в плен?
Он медленно оглядывал подводников, но никто из них не проронил ни слова.
— Так. Ясно, — переведя дыхание, сказал Волков. — Продолжать последнюю приборку! Но Саню мы должны выпустить. Кто «за»?
— Она ведь тоже к немцам попадет, — сказал старпом Меняйло.
— Пусть хоть на солнце взглянет, свежим воздухом подышит! — задыхаясь, мечтательно сказал кок.
— Да о чем тут толковать, мы все «за»! — улыбнулся Сане штурман Баширов.
Волков подтянул Саню к себе за руку и, положив ей на плечи руки, ласково сказал:
— Ну вот и все, Звоночек! Ты сейчас должна покинуть лодку. Попадешь к нашим — расскажешь как было. Поймают немцы — молчи! Прощай, Звоночек! — Он обернулся к матросам: — Приготовить комбинезон и торпедный аппарат.
Кудрявый торпедист и сероглазый крепыш помогли Сане натянуть резиновый костюм, объяснили, как пользоваться дыхательным аппаратом.
В этих сборах почти каждый хотел принять участие.
— Ты, Санечка, коли выпадет тебе счастье, — говорил старпом, — разыщи мою семью в Саратове. Хорошо?
— Обязательно, — печально ответила Саня. — Вы не беспокойтесь, мое слово закон.
— А фамилию мою запомнила?
— Меняйло. Я все ваши фамилии помню.
— Вот умница!
— В моей деревне, Саня, побывай, — сказал кудрявый торпедист. — Так-то и так, доложишь и привет передай бабушке Аксинье… Отцу — привет… Жалко старика… Один теперь останется.
— Я, дядя Коль, кровь из носу, а разыщу вашего отца, — всхлипнула Саня. — А я-то, идиот, запрос в медицинский институт написал! — вдруг весело сказал рыжеватый кок, приподнявшись на койке. — После войны хотел учиться, а сам в Дельфиноград угодил!
Курт понимал все: он останется с экипажем на дне — и с нескрываемой завистью смотрел на девочку. В его глазах была предсмертная тоска.
— Теперь, Звоночек, давай последнюю, на прощанье, а? — сказал Волков, подавая Сане гармошку.
— А какую вы хотите? — Любую.
Она задумалась, выбирая песню, и вот, по-ухарски растянув мехи, заголосила:
Вдоль по Питерской
Да по Тверской-Ямской…
Она исполнила эту песню всю, до конца, и вдруг в наступившей тишине спросила:
— Дядя Миш, а я доплыву? Пять миль — это сколько километров?
— Считай, девять… Доплывешь! Тебя дыхательный мешок будет поддерживать…
— Ой, девять километров до берега! А если не доплыву?…
Саня положила голову на гармошку, словно раздумывая — уходить ей из лодки или не уходить?
— А что нам с этим господином делать? — спросил Волков, взглянув на Курта.
— Пусть с нами на тот свет отправляется, — решительно сказал кудрявый торпедист.
— Но подождите, он же ребенок.
— Не выпускать!
— Задушить такого мало!
XX
В кабинет к полковнику Эрхарду вошел командир сторожевика.
— По вашему приказу явился, герр полковник!
— У меня к вам один вопрос, — отрываясь от стола, сказал Эрхард, пристально глядя на вошедшего. — Вы потопили подводную лодку русских или нет?
Командир растерянно повел глазами. Что отвечать: потопил или нет?
— Я думаю, что — да!
— Разбомбил?! — В глазах полковника вспыхнул ужас, непонятный для командира сторожевика, но внешне он был спокоен.
— Ну… Я точно не могу ручаться. Может быть… и нет…
— Нет?! Какие у вас данные?
— Собственно говоря, мы это обстоятельство ничем не можем подтвердить.
Но если бы мы ее подорвали, то на воде, например, было бы масло… обломки…
— А этого вы не видели?
— Нет, герр полковник. Но мне думается, что лодка не прорвалась сквозь минное поле. Хотя по ее дерзости можно судить, что там был опытный
