сидели внутри, Джон устроился на козлах.
Майкл пожал руку Дики, затем Андре.
– Благодарю вас, сэр, за ваши заботы о Ханне.
– Был рад помочь. – Андре улыбнулся Ханне своей лукавой улыбкой. – Иногда она бывает совершенно невыносимой, но в другое время просто очаровательна в своих проказах.
Ханна со слезами на глазах поцеловала на прощание Дики, а потом Андре.
– Милый Андре! Как же мне будет вас не хватать! Желаю вам всего наилучшего.
– А я вам, сударыня моя. Пусть боги будут во всем к вам добры.
– Возможно, я однажды узнаю, что Андре Леклер стал известным драматургом… Если вы вместо этого не угодите в тюрьму.
– Ах, ну да, – вздохнул он. – Как сказал великий Шекспир, «все дело в пьесе». – Он поднес ее руку к губам, затем с грустью посмотрел ей в глаза и тихо произнес: – Прощайте, сударыня моя.
Когда экипаж помчался прочь, Ханна не оглянулась. Ей было не о чем грустить, кроме как о двух верных друзьях, с которыми она рассталась.
Майкл и Ханна стали мужем и женой в небольшой деревеньке в Мэриленде.
Священник, мужчина средних лет с глазами испуганной лошади, был еще больше шокирован, когда узнал, что свидетелями будут двое темнокожих, одна из них с белым ребенком на руках.
Ханна прикрыла рот рукой, улыбнувшись, когда священнику сообщили, что мужчина и женщина, которых ему предстоит обвенчать, носят одну и ту же фамилию – Вернер. Бедняга, наверное, так и не отойдет от такого потрясения!
Однако он стойко провел обряд, и Майкл, наконец, повернулся к Ханне и поцеловал ее как жену. В тот момент она почувствовала, что все ее желания сбылись.
В деревеньке был всего один постоялый двор, в котором была лишь одна комната, где они могли провести свою первую брачную ночь. Комната была небольшой, темной, не очень чистой и пахла застарелым бельем.
– Примите мои извинения, мадам. Это и впрямь небогатая спальня для первой брачной ночи.
– Она вполне подойдет, дорогой Майкл. По мне так она прямо как свадебная опочивальня принцессы!
Майкл со смехом заключил ее в свои объятия.
– Поразительно, что ты была совсем другой, когда мы в последний раз спали вместе.
– И вы тоже, сэр!
Ханна поцеловала его, и их смех быстро перерос в страсть. Майкл так сжал ее в приливе желания, что у нее заболела грудь и от вожделения, и от давления его торса.
Она закинула голову назад, затем посмотрела ему в глаза. Потом кокетливо спросила:
– А не лучше ли нам будет в кровати?
– Конечно, любимая.
Они торопливо разделись. Ханна успела первой и лежала, глядя на его мускулистое тело. Годы не добавили ему полноты. Скорее наоборот, он стал еще стройнее и мускулистее.
Ночь выдалась теплая. Ханна сбросила одеяло и приподняла простыню, чтобы Майкл мог нырнуть под нее. Он повернулся к ней, прижавшись мускулистым бедром. Он губами начал нежно ласкать ее грудь, пока соски не набухли, словно маленькие наперстки. Его руки шарили по ее телу, дразня, ища и лаская, пока она не заметалась в лихорадке вожделения.
– Майкл! Ах, Майкл!
Он поднялся, чтобы взять ее, и Ханна приняла его с такой радостью и пылкостью, что у него захватило дух. Она с криком выгнулась, когда он вошел в нее.
Ханна лежала, поглощенная бушующей в ней острой страстью. Сочетание любви и наслаждения вознесло ее на вершины экстаза, которого она раньше никогда не испытывала и никогда не испытает ни с кем другим.
На пике наслаждения она приподнялась и приникла к нему, обняв за спину. Со стоном содрогнулась и бессильно легла на кровать.
Но когда Майкл стал выходить из нее, она крепче сомкнула объятие и пробормотала:
– Нет, дорогой, останься.
Через некоторое время он снова шевельнулся, и она отпустила его, но лишь для того, чтобы он лег рядом с ней. Она тотчас же приникла к нему, обхватив его рукой и закинув одну ногу.
– Дорогая Ханна… Должен признаться, что мне любопытно кое-что узнать. Но если ты не хочешь об этом говорить, я не настаиваю.
– Спрашивай о чем угодно, любимый, – сонно пробормотала она. – У нас никогда не будет секретов друг от друга.
– Когда ты… – Он откашлялся. – Когда ты узнала о том, что унаследовала от отца негритянскую кровь, что ты почувствовала?
– Что почувствовала? – Ханна окончательно проснулась. – Первая мысль была о тебе и о том, что ты подумаешь. – Она приподнялась на локте и посмотрела на него. – Ты должен понять одно… Я никогда не стыдилась своего отца! И никогда не стану стыдиться. Это был прекрасный человек, и я всем сердцем его любила. Я много об этом думала и, по крайней мере, пришла к определенному выводу. Я такая же, какой была до того, как узнала о негритянской крови у отца. У меня те же чувства и те же взгляды. Два человека, которых я люблю больше всего на свете – темнокожие, они такие же, как любой белый, и лучше, чем большинство людей. Что до меня, то я не чувствую ущербности от того, что во мне есть негритянская кровь. К тому же я считаю, что работать по договору немногим лучше, чем быть рабом, разве что цвет кожи другой. А Андре рассказывал, что в былые времена и белых делали рабами.
– Да, это верно, – тихо проговорил Майкл.
– А ты, Майкл? Что ты почувствовал?
– Что я чувствовал? – Он хохотнул. – Если честно, то мальчишкой в «Малверне» и позже я никогда особо над этим не задумывался. Там были рабы, это тамошняя жизнь. Я знаю, что отец не очень-то одобрял рабство. Он много раз мне об этом говорил. Но добавлял, что рабство необходимо для плантаторского хозяйствования. А потом… – Майкл рассмеялся громче. – Ты с трудом в это поверишь, но впервые я серьезно задумался о рабстве, когда был пиратом у Черной Бороды!
– У Черной Бороды? – изумленно спросила Ханна.
– Да, дорогая. Это может показаться невероятным, но многие в его шайке были темнокожими, в основном беглыми рабами. Я как-то раз спросил его, почему так, и он ответил… Постараюсь поточнее вспомнить его слова. Он сказал: «Каждый должен быть свободен и делать что захочется, приятель. Цвет кожи и раса роли не играют. Да, темнокожий для Тича – просто человек, если может выполнять то, что я требую. Что по-твоему такое пиратская жизнь? Жизнь свободная, где все люди равны…» И это говорил капитан Тич, отъявленнейший негодяй! Вот тогда я задумался. А еще он сказал: «Я знаю, что ты или Малколм Вернер владеете рабами на своей прекрасной плантации. Думаешь, это делает тебя лучше старины Тича?» И знаешь, я не нашелся,
