Им жизнь нужна моя, — Ну, что же, пусть возьмут, Мне не жалеть о ней! В наследие они приобретут — Клуб ядовитых змей. И еще одно, посвященное его мнимым друзьям: Мои друзья вчерашние — враги, Враги — мои друзья, Но, да простит мне грех Господь благий, Их презираю я…
Профессор А. А. Герасименко пишет в книге "Из Божьего света…": "Сценарий "дуэли" интриганы разрабатывали поэтапно: вначале будто бы стрелялись без секундантов, нет — при одном (М. П. Глебове), нет — при двух (тот же Глебов и он, Васильчиков) и наконец, — при четырех (включили еще А. А. Столыпина и С. В. Трубецкого). О последнем варианте А. И. Васильчиков стал говорить после их смерти…"
Расследовавший по горячим следам дело о дуэли П. К. Мартьянов был убежден в причастности князя Васильчикова к гибели поэта: "Недобрая роль выпала в этой интриге на долю князя. Затаив в душе нерасположение к поэту за беспощадное разоблачение его княжеских слабостей, он, как истинный рыцарь иезуитизма, сохраняя к нему по наружности прежние дружеские отношения, взялся руководить интригою в сердце кружка и, надо отдать справедливость, мастерски исполнил порученное ему дело. Он сумел подстрекнуть Мартынова обуздать человека, соперничавшего с ним за обладание красавицей, раздуть вспышку и, несмотря на старания прочих товарищей к примирению, довести соперников до дуэли, уничтожить "выскочку и задиру" и после его смерти прикинуться и числиться одним из его лучших друзей. "От него самого я и слышал", — говорил В. И. Чиляев: "Мишеля, что бы там ни говорили, а поставить в рамки следует!" Итак, Мартынов, похоже, стал орудием мщения для мстительного Васильчикова, а заодно "козлом отпущения" во время следствия по делу о дуэли".
Хочу заметить, что версия о давлении на Мартынова каких-то внешних сил, считавших поэта "ядовитой гадиной", появилась не в советское время и не в каких-то революционных кругах. Так считал и реакционер М. Н. Катков, такого же мнения был и редактор "Нового времени" А. С. Суворин. В дневниках Суворина за 1899 год читаем о любопытнейших замечаниях о Мартынове П. А. Ефремова: "Васильчиков о Лермонтове: "Если б его не убил Мартынов, то убил бы кто другой; ему всё равно не сносить бы головы". Васильчиков в Английском клубе встретил Мартынова. В клуб надо было рекомендацию. Он спрашивает одного — умер, другого — нет. Кто-то ударяет по плечу. Обернулся — Мартынов. "Я тебя запишу". Взял его под руку, говорит: "Заступись, пожалуйста. А то в Петербурге какой-то Мартьянов прямо убийцей меня называет". — Ну, как не порадеть! Так и с Пушкиным поступали. Все кавалергарды были за Дантеса. Панчулидзеву Ефремов говорил: "Надо вам рассыропить историю полка декабристами. А то ведь у вашего полка два убийцы — Дантес и Мартынов"". Не будем устраивать конспирологическую версию о дружбе Дантеса с Мартыновым, о тайном клубе кавалергардов, убивающих русских поэтов. Но любителей песенок о кавалергардах все-таки прошу не забывать, именно они и убили двух гениальных русских поэтов…
Такого же мнения о подстроенности дуэли еще один известный литератор А. В. Дружинин. Он одним из первых стал собирать сведения о судьбе поэта, в ту пору, когда были живы многие его современники. Встреча с Руфином Дороховым, отчаянным забиякой, дуэлянтом, не в пример Лермонтову, но одним из немногих истинных друзей поэта, вызвала у Дружинина, скрупулезно придерживавшегося всех правил дворянской чести, особенный порыв отчаяния из-за гибели поэта: "Зачем люди, его окружавшие, — думал я с ребяческим ожесточением, — не ценили и не лелеяли поэта, не сознавали его величия, не становились грудью между ним и горем, между ним и опасностью! Умереть за великого поэта не лучше ли, чем жить целое столетие?…" Дорохов, в отличие от мнимых друзей поэта, никогда не оправдывал Мартынова. Он первым и заявил: "Это была не дуэль, а убийство". Ему ли, отчаянному дуэлянту, не знать, всех правил дуэли. Дорохов назвал Мартынова "презренным орудием" убийства поэта.
