Оливер Тренчард Чарльз уже несколько раз перечитал письмо. Оно не содержало ни даты, ни обратного адреса, но в его подлинности можно было не сомневаться. Джеймс показывал ему записки о застройке Собачьего острова, поданные Оливером, и почерк, без сомнения, принадлежал Тренчарду-младшему. Не пойти было нельзя, ибо Чарльз прекрасно знал, что невольно спровоцировал трения между Джеймсом и его сыном. Поуп был бы рад их помирить, поскольку меньше всего желал отплатить своему благодетелю за все, что тот для него сделал, черной неблагодарностью. У Чарльза мелькнула было мысль прежде зайти на Итон-сквер и показать письмо Джеймсу. Но не сделает ли он этим только хуже? Про паб «Черный ворон», о котором говорилось в записке, Поуп никогда не слышал, но Олхэллоуз-лейн была ему хорошо знакома: узкая улочка неподалеку от Бишопсгейт, выходящая к берегу реки, – легко можно дойти пешком. Но какая необходимость встречаться так поздно? Если этот вечер у Оливера был занят, то почему бы просто не перенести встречу на другой день? Но если Чарльз начнет возражать против предложенного времени, не будет ли это истолковано как отказ пойти на мировую, хотя на самом деле он ничего так не хотел, как мира?
В конце концов Поуп решил прогуляться пешком до своего нового жилища, побыть некоторое время с матерью, перекусить вместе с ней, а после отправиться на встречу. Как только он уйдет, мама ляжет спать, и в случае чего за ней смогут присмотреть экономка и слуга. Решив так, Чарльз попросил подать ему пальто.
За ужином Мария, Реджи и их мать избегали касаться скользких вопросов. Им прислуживали дворецкий и один-единственный слуга, и Коринне не хотелось афишировать перед ними семейные неурядицы. Поэтому обсуждали виды на урожай яблок в поместье, которым управлял Реджи, и сплетничали о живших в Ирландии родственниках и знакомых. Так что, глядя на это мило ужинавшее семейство, невозможно было поверить, что Мария и ее мать ведут непримиримую войну, которая может закончиться только победой одной из них.
– А про себя самого ты ничего не хочешь нам рассказать? Экий ты стал скрытный, братец! – лукаво заметила Мария.
Реджи улыбнулся и взял бокал:
– Жизненный опыт научил меня не раскрывать карты.
– Звучит многообещающе! Правда, мама?
Но леди Темплмор не готова была вести непринужденную светскую беседу, ее одолевали тяжелые мысли.
– Реджи все нам расскажет, когда надумает, – сказала она и кивком сообщила слуге, что они закончили ужинать. Тот подошел к столу, чтобы убрать тарелки.
– Не хочу ждать! – воскликнула Мария и принялась бомбардировать брата вопросами.
Однако многого добиться от Реджи ей не удалось. Только то, что он нашел близкой по духу дочь каких-то друзей их родителей и что, возможно, из этого что-нибудь да выйдет.
– Если родители девушки и правда наши старые друзья, то это уже бальзам на мою израненную душу, – заметила Коринна, улучив момент, когда слуг не было в комнате, но развивать эту тему не стала.
Лишь позже, когда они вернулись в гостиную и слуги оставили их одних, леди Темплмор заговорила о деле.
– Хорошо, – сказала она.
Мария от неожиданности чуть не пролила на себя кофе.
– Что хорошо? – спросила она, посмотрев на мать.
– Я дождусь вердикта Реджи. Если ему твой мистер Поуп понравится, если он одобрит эту партию, то я постараюсь последовать примеру старшего сына. Он ведь сейчас глава семьи, ему и терпеть такого зятя. Мне все равно скоро умирать, так кому какое дело до моего мнения?
Коринна со вздохом откинулась на диван, словно намекая на свое болезненное состояние, и взяла со стоявшего рядом столика веер.
Мария и Реджи в первый момент застыли. Потом девушка бросилась на колени перед матерью и, схватив ее за руки, стала осыпать их поцелуями, а слезы ручьями текли у нее по щекам.
– Спасибо, мамочка, дорогая, любимая моя! Спасибо! Ты не пожалеешь о своем решении!
– Я уже жалею! – ответила леди Темплмор. – Но сразу обоим своим детям я сопротивляться не могу. Я слишком для этого слаба. Так уж и быть, постараюсь полюбить его, этого человека, который украл будущее у моей дочери.
Мария подняла на нее глаза:
– Мама, Чарльз ничего не украл. Я по доброй воле вверила ему свое будущее.
Мать тяжело вздохнула, но оставила свои руки в руках дочери. И хотя в ту ночь, лежа в постели, Коринна Темплмор всплакнула, она, взвесив все «за» и «против», приняла мудрое решение и предпочла остаться в добрых отношениях со своими детьми. Им обоим и так пришлось несладко, пока был жив их отец, так что ей не подобало враждовать с ними еще и сейчас.
