что она должна работать в тандеме с этой, другой стороной моего дара?
Чувства и камень.
Огонь и скала.
Хаос и неподвижность.
В балансе.
В танце.
Я поворачиваюсь к Арраог, вглядываюсь в нее тысячей глаз. Ее боль огромна. Я не могу ее сдержать, не могу сжать достаточно сильно, так туго, чтобы она поместилась в ва-джор. Но я могла бы ее выпустить.
«Мэйлин хотела не этого», – протестует какая-то часть моего разума. Но Мэйлин не знала всего. Ее дары отличались от моих. Общая у нас только магия. Но когда боги лепили меня, они наделили меня и другими дарами.
Пришла пора их использовать.
– Арраог! – кричу я.
Пускай я всего лишь голос, эхом звенящий из тысячи камней, кажется, будто драконица впивается в меня своим вращающимся глазом. Захватив ее внимание, я даю своему собственному фокусу сместиться, позволяю своему мерцающему, фантомному облику появиться в том пространстве между этим миром и следующим. Большинству этот план бытия не воспринять, но Арраог – создание небесное. Она меня видит. Маленькую, обнаженную, беспомощную и слабую. Она видит меня ровно такой, какая я есть.
Ее рот раскрывается. На языке пузырится лава.
Освободи меня, создание праха.
Ее голос почти рассеивает это жалкое обличье. Но я держусь.
– Отдай мне свою боль, Арраог, – говорю я.
Ее глаза вспыхивают. Ужасающий смех грохочет в глотке, раскалывая скалы вплоть до поверхности этого мира.
Ты не переживешь такую боль. Она тебя уничтожит.
Я взмахиваю своей призрачной рукой. Урзул поет, и слои ва-джора, окружающие тело драконицы и ее душу, начинают распадаться. Выкатывается поток чувств, он бьет по мне с силой слишком великой, столь непостижимой, что не выразить словами. Если бы не мой джор, если бы не моя распростертость по этому миру, то я бы и в самом деле была уничтожена в один миг. Но этого не происходит. Мой джор держится. Кристаллы гудят. Я стою, невредимая, посреди ее отчаяния.
Но я должна отвести его прочь. Прежде, чем оно все уничтожит.
Медленно, с осторожной тщательностью, я начинаю слой за слоем снимать свой джор. Не весь сразу и не целиком. Все находится в балансе, эти две стороны моего дара: та, что все чувствует, и та, что не чувствует ничего. Обе – магия мощная, и ни одна не должна использоваться сама по себе.
Пламя лижет стены каверны. Лава бурлит, фонтанами выплевывает высокие струи, окружает это тихое, маленькое пространство, в котором все еще стоит мое призрачное «я». Я раскидываю руки в стороны, вбираю в себя песнь урзула, переношусь ее силой через центр хаоса к тому месту, где лежит Арраог. Она смотрит, как я приближаюсь. Удивлена ли она, что я все еще существую, сказать не могу. Быть может, драконы выше удивления. Но она широко раскрывает свои челюсти, и из них выливается волна магмы, которая накрывает меня, сжигая мое обличье так же быстро, как урзул успевает его восстанавливать. Мое физическое тело – вдалеке и глубоко окутанное джором – содрогается, все еще находясь в объятиях сильных рук Фора.
Я продолжаю наступать. Сужаю это пространство между собой и драконицей, пока не оказываюсь прямо перед ней, под прицелом ее глаз, подобных ослепительным лунам.
– Позволь мне помочь тебе, – говорю я и протягиваю руку. Она размером с целый мир, создание, не скованное законами природы. Я – песчинка. Я – ничто.
Но я кладу руку на гребни меж ее глаз и…
Тишина.
Тишина, которая поет. Вечная песнь, которую смертному уху нечего и надеяться услышать. Песнь, вибрация, резонанс сфер, несущихся через бесконечную бездну, исполняя танец, назначенный им богами.
И там они, посреди этого танца: Арраог и ее супруг. Настолько большие, что не описать. Их крылья тянутся на целые галактики, их хвосты увлекают за собой в полет кометы и астероиды. Вместе эти двое сияют и поют, их голоса сливаются в ужасную, идеальную гармонию со звездами, планетами, туманностями. Они больше, чем плоть и чешуя. Они ожившие сны богов. Великие Небесные Танцоры.
Они едины. Они есть друг у друга. Их любовь – это вневременная симфония света, тьмы и радости.
Затем, прорвавшись через сияющие звезды, появляется фигура, окутанная темнотой. Существо зияния, пустое и бесконечно голодное. Пускай его никто никогда не видел, но он повсюду и известен под множеством имен. Сейчас я шепчу его имя, мой голос беззвучен в вакууме космоса: Морар тор Граканак.
Он протягивает могучую ладонь, хватает одного Танцора. Одним движением он сворачивает ему шею, и Небесный перестает существовать. Песнь нарушена, танец окончен.
Его супруга кричит.
Ее пламя захлестывает планеты и звезды.
Ее боль вибрирует волной разрушительной силы, вздымающейся все выше и выше, как будто она хочет накрыть все живое.
Но когда Тьма роняет тело изломанного Танцора, она подхватывает его, закутывается в него. Делает себя маленькой, жаркой и пылающей, надежно укрытой щитом костей и кожи своего супруга. Ее горе сдержано, это полыхающее ядро посреди смерти и утраты.
Я смотрю со смесью трепета и недоумения. Это нечто из мифов – старых, глупых сказок, которые когда-то рассказывали детям в попытке объяснить непознаваемое. Но те сказки в итоге оказались не так уж и глупы. Они были лишь словами, старающимися ухватить то, что попросту невозможно удержать в языке, то, что никогда не сможет существовать в границах смертного понимания. Оно слишком велико, слишком ужасно. Жизнь, смерть, хаос, любовь.
И боль.
Так много боли.
Но это я понимаю. Окутывание себя слоями камня.
Это не должно длиться долго. Подавление – это только временное облегчение. Оно приведет лишь к полному уничтожению.
– Отдай мне ее, Арраог, – говорю я и тянусь к этому миру камня, обхватываю его ладонями. – Отдай мне свою боль. Позволь мне немного подержать ее вместо тебя.
Я раскалываю камень, позволяю горячему нутру вылиться из него, словно жидкому желтку. Оно проносится по мне потоком, захлестывает мое тело, мой разум, мою душу. Эта боль превосходит все, что я когда-либо знала, эта боль невообразима. Снова и снова я натягиваю свой джор обратно, не давая себе рассыпаться, это слабая защита, но единственная, что у меня есть против этого хаоса мучений. Это длится целую эпоху. Целую вечность.
Я вижу, как мертвый дракон становится камнем, землей и грязью.
Затем Бог Глубокой Тьмы вдыхает жизнь в его глубины, и наружу выходят трольды.
И все это время Арраог остается в центре. Пылая. Одна.
Она испускает вздох. Яд сочится сквозь трещины мира.
Она ворочается во сне. Горы раскалываются и
