class="p1">Я оглядываюсь – тут уж и мне становится интересно, ведь «полонезы» появились совсем недавно, это самый новый польский автомобиль! Мне кажется, он выглядит совсем как заграничные машины – обалденный квадратный перед и скошенный зад, словно у гоночного автомобиля! Глядя на него, легко поверить, что уже скоро в Польше будет лучше, чем на Западе, – ну, раз у нас выпускают такие суперские авто! Тот, что как раз проезжает мимо, – желтый, такое ощущение, что он только что с конвейера. Люди в очереди вытягивают шеи и провожают его взглядом.
– Ну что, малец, постоишь немного? – спрашивает кто-то за моей спиной, и я поспешно оборачиваюсь.
Рядом стоит дядя в джинсах и нейлоновой немнущейся рубашке с коричневым узором. На носу у него темные очки, на шее – толстая золотая цепочка.
– А-а-а, чего? – осторожно спрашиваю я.
– За приятелем сбегаю, говорят, миксеры выбросили, но дают по одному в одни руки, а так мы хоть парочку возьмем. Постоишь минутку? За мной не заржавеет.
Я делаю вид, что раздумываю, притворяюсь, что мне это не особо и надо и что его просьба ужасно осложнит мне жизнь, наконец отрешенно вздыхаю и киваю головой в знак согласия.
– Добро! – говорит дядя и протягивает мне руку. Я с серьезным видом пожимаю ее, и он ставит меня в очередь на свое место. Очень даже неплохое, у самого входа.
– Сына оставляю, он постоит. Я через пять минут вернусь, – громко говорит дядя.
– Сына? – с сомнением отзывается тетя в цветастом платье – она стоит за мной. – Знаю я вас! Сейчас еще пятерых наглецов вроде себя приведете!
– Да что вы! Я только за шурином! – протестует дядя.
– За шурином! Знаю я этих шуринов! – восклицает тетя в цветастом платье. – Да зачем вам вообще этот миксер? Вы хоть знаете, зачем людям миксеры?! Ку́пите, чтобы перепродать, знаю я вас, сто раз уже вашу физиономию тут видела!
– Вы, наверное, на радио работаете, да? – отзывается дядя.
– Я? – Тетя смотрит удивленно. – Нет. Почему?
– А потому что поговорить любите, – отвечает дядя. – Я был совершенно уверен, что на радио.
Тетя хмурит брови и глубоко задумывается над его словами, а дядя подмигивает мне и бежит за приятелем. Ну вот сами скажите, разве не стоит после школы сходить к «Радуге»? Мало того что можно заработать пару злотых, так еще и развлечение. Мне становится очень весело. Теперь все думают, что этот дядя – мой папа, а я его сын! Уже три раза взрослые, которых я заменял в очередях, заявляли, что я – их сын. Я поправляю ранец и стою, гордо выпрямив спину.
– Ну и хам! – заявляет тетя в цветастом платье, которая наконец обдумала услышанное. Теперь она обращается ко мне: – Твой отец – хам.
– Н-н-неправда! – отвечаю я слишком быстро и немного слишком громко, так что, разумеется, начинаю заикаться. – М-м-мой п-п-папа… Он очень м-м-меня лю…
Я умолкаю, делаю вдох, считаю в уме до пяти, потом велю себе успокоиться и выговариваю вполне сносно:
– Мой папа очень меня любит, и он вовсе не хам.
Тетя не слушает, но я все равно собой горжусь. Как учила меня тетя Йола – достаточно успокоиться и говорить медленно, тогда все получится. Завтра после школы я опять пойду к «Радуге», даже если буду возвращаться один. Может, снова что-нибудь выбросят и выстроится очередь?
– Что дают? – спрашивает какая-то женщина, подойдя к двери и пытаясь заглянуть в магазин.
– Миксеры, – ворчливо сообщает ей тетя в цветастом платье.
– О-о-о! – удивляется женщина. – А на кой мне миксер? Вот колготки бы пригодились. Колготок нет?
– Что я вам – справочная, что ли? – раздражается тетя в цветастом платье. – Нет колготок!
Я оглядываюсь – сидит ли Шимек на ограде. Разумеется, он на месте: на улице Кароля Сверчевского машин, наверное, больше всего в городе, так что ему еще нескоро надоест.
Жарко, а на небе ни облачка. Воздух пахнет горячим асфальтом и бензином. Очередь продвигается очень медленно, только через полчаса я оказываюсь за дверью. Тут чуть прохладнее, но душно, почти нечем дышать. Я немного беспокоюсь – тот дядя сказал, что вернется через пять минут, а уже половина третьего прошла. В три надо быть в детском доме, иначе мы пропустим обед и будет скандал.
Дядя возвращается с тремя приятелями, когда я уже приближаюсь к прилавку, за которым мечется усталая продавщица. Полки пустые – только на одной стоит ряд картонных коробок с ручными миксерами.
– Ну, малыш, вот и я, – сообщает дядя.
– Что-о-о?! – восклицает тетя в цветастом платье. – Вы одного шурина собирались привести, а не трех‼!
– А братья дома оказались, – беззаботно объясняет мужчина и поворачивается к ней спиной, потом заговорщицки мне подмигивает и украдкой сует свернутую купюру. Целых пятьдесят злотых одной бумажкой, представляете?
– Знаете, если мне из-за вас не хватит, я этого так не оставлю! – кричит тетя в цветастом платье. – Я милицию вызову, если вы у меня товар из-под носа уведете!
У меня улыбка от уха до уха. Протискиваюсь через толпу к выходу. Шимек, к счастью, по-прежнему сидит на цепи.
– Пошли, – говорю я.
Мы успеваем вернуться к трем – никто даже не спохватился. Дежурный отмечает нас в журнале, мы бросаем в раздевалке куртки и ботинки и мчимся в столовую.
На обед сегодня гороховый суп, нормально. На второе – котлеты с картошкой; тетя Янина подмигивает мне и кладет на тарелку целые картофелины, с краю котла, потому что остальные, в центре, она разминает специальной алюминиевой толкушкой. Я люблю смотреть, как тетя Янина эту картошку давит, но есть такую не люблю. Еще вареная свекла, а на десерт – яблочный компот. Вполне приличный обед. А вот по пятницам нам не дают мяса – или рыба, или макароны с творогом, или крутые яйца под соусом из хрена. Я очень люблю яйца, но не на обед же! Вот блюда, которые я больше всего не люблю: капустные щи, огуречный суп (если очень кислый), рыбные котлеты, колбасные котлеты, язык (ужас‼!), печень и шпинат, а еще пудинг с вишневым соком. А люблю я отбивную, жаренную с луком кровяную колбасу (только чтобы лука побольше!), блинчики с сыром, курицу, фруктовый суп с вермишелью, бульон с клецками и компот из черешни.
После обеда я иду делать уроки в учебную комнату на нашем этаже, потому что там спокойнее, а потом… Потом – свободное время!
А еще совсем не поздно, даже нет шестнадцати тридцати! Ну, теоретически у нас занятия в столярной мастерской, но мне неохота туда идти. Я проверяю расписание на завтра, вынимаю из шкафчика учебники и тетрадки, которые мне понадобятся на следующий день, потом ставлю собранный ранец в свое отделение на полке – и готово!
Захожу в спальню и вынимаю из своей тумбочки жестяную коробочку из-под чая – надо спрятать пятьдесят злотых, которые я получил возле универмага «Радуга». У меня в этой коробке уже куча денег, я пока не знаю точно, что куплю. Хотелось бы телескоп, но подозреваю, что на него придется копить еще очень долго, я не знаю, сколько он стоит и вообще где такие вещи продаются. Кроме того, я немного боюсь, что кто-нибудь его у меня стащит или сломает, хотя можно было бы хранить телескоп на складе. Я старательно закрываю коробку и убираю поглубже в тумбочку, потом прикрываю свернутым полиэтиленовым пакетом. Я этой коробочкой очень дорожу, не только потому, что в ней все мои сбережения. Она у меня всю жизнь, сколько я себя помню – наверное, осталась от мамы, и ее привезли в дом малютки вместе с остальными моими вещами. Я бы очень расстроился,
