подставке выхватывала её восхитительную фигуру из темноты…
Да, дедуля тоже оказался ценителем женской красоты — Лилит действительно была бесподобна! Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вновь откреститься от тех сладостных воспоминаний нашей недолгой близости, когда каждое прикосновение ко мне её шелковистой кожи вызывали настоящую бурю эмоций. Черт! Это оказалось совсем не просто, как мне поначалу казалось. Но я справился!
— Да, непросто тебе будет, внучок! — заглянув мне в глаза, произнес Вольга Богданович. — Одно лишь прикосновение к её божественной красоте может смертельно обжечь, или спалить дотла как пламя свечи зазевавшегося мотылька, как это случилось с Ратибором Тёмным… — Мертвец указал на старую потемневшую картину, покрытую трещинками, висевшую по правую руку от фрески с Лилит.
На слегка запылённом полотне в полный рост был изображен могучий мужчина, облаченный в средневековый русский доспех, что-то типа чешуйчатой брони с большим нагрудным зерцалом[1]. Так вроде бы называется центральная часть зерцального доспеха[2]. Если я ничего не путаю, то именно в подобное снаряжение облачен Добрыня Никитич на картине Васнецова.
Самое интересное, что я без труда опознал в Ратиборе Темном знакомые фамильные черты, которые каждый день видел во время утренних процедур в зеркале. Любой посторонний человек сразу бы сказал, что я (вернее, настоящий Рома Перовский) близкая родня этому грозному воину. Настолько мы похожи.
Вот в Вольге Богдановиче я знакомые черты, если и находил, то весьма с большим трудом. Ну, так-то он мертвец, причём, основательно лежалый и усохший. А вот как он выглядел в полном расцвете сил, я не знал. Зато старикан, словно каким-то внутренним чутьём почуял мой невысказанный вопрос и потянул меня за рукав вдоль ряда картин моих незнакомых предков.
Он остановился возле большого полотна, изображающего… Черт возьми! Меня самого! Ну, нет, не меня, а очень похожего на меня моложавого мужчину, лет тридцати пяти на вид. Одет был мой «двойник» в дорогую соболью шубу с отложным меховым воротником и широкими рукавами.
Верх шубы был покрыт расшитым жемчугами атласом с витыми золотыми шнурами, которые использовались вместо пуговиц. Из широких рукавов, свободно свисающих чуть не до самой земли и имеющих прорезь на уровне локтя, торчали руки, сплошь унизанные перстнями. Пару из них я сразу же узнал — сейчас они свободно болтались на пальцах моего незабвенного мертвого дедули.
Стоял этот так похожий на меня боярин на фоне резного бревенчатого терема в окружении зеленеющих берез. Летом! В шубе! И ни капли от этого не страдал! Немного позже, отвечая на заданный мною вопрос, касающийся этой темы, Вольга Богданович с удовольствием пояснил, что бояре и дворяне в те далёкие времена носили шубы как зимой, так и летом, не снимая их даже в помещениях! Шубы были столовые, одеваемые к трапезе — на легком меху, санные и ездовые.
Из-под шубы торчал изумрудный парчовый кафтан, украшенный дорогим шитьем и высоким стоячим воротником-козырем. Чудовищно дорогой широкий пояс, украшенный драгоценными камнями и золотыми бляхами, был намеренно выставлен напоказ — его хозяин словно бы говорил: глядите, холопы, кто здесь «папенька»!
На самой макушке боярина притулилась маленькая тафья — этакая русская тюбетейка, надеваемая под верхний головной убор, сплошь расшитая шелком, жемчугом и драгоценностями. А на сгибе же левой руки мой двойник держал настоящую боярскую шапку, названную горлатной потому, что шились из горлышек пушных зверей.
Такие шапки носили только представители боярских родов. По высоте такой шапки можно было легко установить знатность рода: чем выше шапка, тем знатнее род. А шапка в руках нарисованного на картине молодчика была просто непомерно высокой. А прибавить сюда еще алые сафьяновые сапоги на высоком каблуке, да с загнутыми носами — в общем, франт был еще тот!
— Ну, что, — с какой-то хитринкой поинтересовался Вольга Богданович, — узнал в нём кого?
Я тоже хитро прищурился, пробегая глазами по кричаще-дорогой одежде мертвого дедули, по его расшитому золотом камзолу, жилетке, драгоценностям на костлявых пальцах. Особенное внимание, конечно, притягивали к себе его выдающиеся башмаки на высоких красных каблуках и с огромными золотыми пряжками, усыпанными чистыми бриллиантами.
— Сложно не узнать самого себя, деда, — усмехнулся я, еще раз смерив старика внимательным взглядом. — Но это же ты?
— Ай, пострел! Ай, узнал, шельмец! Ну-ка, встань рядом! — Он развернул меня спиной к стене и поставил рядом с портретом! — Вот, ей-ей, одно лицо!
— Согласен, дед, похож я на тебя, даже очень, — согласился я с мертвецом, что привело его в неописуемый восторг.
— А меня ты как узнал? Я ведь сейчас уже не такой красавчик? — Подмигнул мне старикан.
— Да по одёжке, деда, — признался я.
— Так она ж другая? — озадачился мертвец.
— А это не важно, — качнул я головой, — слишком уж всё дорого-богато. Ни на одной картине больше такого изобилия нет — только на твоей. Слишком уж ты любишь, деда, дорогие шмотки.
— Зато при мне наш род считался богатейшим на Руси-матушке, что средь одарённых, что средь простаков! Я горжусь, что сумел приумножить во стократ его богатство! А не как некоторые, — он мельком взглянул на один из портретов в галерее, — транжирить направо и налево!
— Тебе тоже, Ромка, нужно приодеться соответствующим образом, — произнёс старикан, поморщившись при виде мой солдатской гимнастёрки. — Невместно князю, главе могущественного рода чародеев Перовских, выглядеть как холопу! Даже холопы в нашем роду рядились краше, чем иные князья и бояре из простаков!
— Вольга Богданович, давай мы на этот счет с тобой позже побеседуем, когда я все свои дела разгребу? — попросил я старика. — Дорого рядиться, собираясь на войну — так себе затея. Да и изменилось многое в мире во время твоего отсутствия.
— Эх, — вздохнул старикан, — мне бы хоть одним глазком взглянуть, чего сейчас в свете носят?
— Увидишь ещё, обещаю! — Весело расхохотался я. — Только боюсь, что нынешняя мода тебя весьма разочарует, — покачал я головой. — Такого буйства красок, злата-серебра, боюсь, уже не сыскать.
— Вот что, внучек, давай-ка мы сначала с нашей бесовкой закончим, — предложил он. — Чтобы она больше и вылезти из этой картины не сумела!
Мертвец взмахнул рукой, и фреска неожиданно «провалилась» в глубокую нишу, возникшую словно по волшебству. Хотя, о чём это я? Конечно же по волшебству! Ибо по другому ничего в этом поместье не работало. Как говорится, электрификация всей страны, обещанная Владимиром
