ладонями. Получилось! Энная попытка решить уравнение стандартной модели оказалась правильной. Физическая формула описывала фундаментальные частицы, составляющие вселенную, а ей было очень интересно исследовать бескрайние небеса. Много вечеров провела она, рассматривая созвездия, отмечая небесные явления или падение метеоритов. Иногда даже загадывала желания. И в любом случае, какова бы ни была ее цель, Теодосия смотрела в ночное небо достаточно часто, поддерживая любопытство и страсть к познанию. Так она познакомилась с работами математика и астронома Лагранжа, предложившего уравнение стандартной модели, которое она теперь и пыталась решить с некоторым успехом.[2]
Она могла вздохнуть — с облегчением и гордостью. Положила карандаш на лист бумаги. Нужно разыскать Николауса или дедушку и поделиться новостью. Динамические проблемы интегрального исчисления недоступны большинству людей, не изучавших всерьез высшей математики. Дедушка будет доволен ее достижением. И на лорда Уиттингема это произведет впечатление. «Но только если он узнает». От этой мысли ее шаг сделался совсем легким и пружинящим.
Войдя в холл, она быстро повернула налево и уткнулась носом прямо в галстук. Теодосия чуть не застонала с досады: умудрилась столкнуться с непрошеным гостем, Уиттингемом, которого только что ехидно вспоминала и которого старалась выгнать из своих мыслей. Отскочив на шаг, она потерла кончик носа. Мягкий шейный платок смягчил столкновение, но грудь у графа оказалась твердой, точно каменная стена. И эффект вышел несколько ошеломительный.
Однако Теодосия обрела самообладание — пришлось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, и ее легкие наполнил аромат мыла — что-то древесное, с ноткой цитруса.
— Леди Лейтон, примите мои извинения. Я не слышал, как вы приближаетесь. У вас очень легкая походка.
Он протянул руку и крепко взял ее за руку, помогая обрести равновесие — проще говоря, удержаться на ногах. Теодосия против собственной воли уставилась на его ладонь на своем рукаве. Потом перевела взгляд на его сапоги, после — на трость. Ей бы не хотелось, чтобы он рисковал упасть из-за нее, однако Уиттингем, казалось, стоял твердо, тогда как она едва удержалась на ногах. Когда он отпустил Теодосию, она чуть покачнулась.
— Это я виновата, милорд. Слишком торопилась и не проявила должного внимания. — Они стояли почти вплотную друг к другу, и Теодосия против воли заметила, как в его карих глазах пляшут золотые искорки. Очень мило. Хотя зачем придавать значение таким мелочам?
— Снова сухо и официально? — В его голосе слышалось неодобрение. — Как я уже говорил, я прибыл к вам с кратким визитом, а после наши пути, вероятно, и вовсе никогда не пересекутся. Я живу в Лондоне, а вы — в этом большом доме в Оксфордшире. Ради удобства беседы — почему бы не оставить титулы и обращаться друг к другу по имени?
— Не вижу необходимости. — Теодосия сделала шаг назад. — Тем более учитывая доводы, которые вы только что привели. На краткий ли миг в снежном плену, или напротив, но у нас с вами не будет общих тем, за исключением тех, что продиктованы обстоятельствами вашего неожиданного приезда.
— Я был приглашен!
— Да, вы уже говорили.
— Как вам будет угодно, Книжница.
Он улыбнулся, будто ожидая от нее возражений. А Теодосия, чтобы его позлить, сделала вид, будто пропустила мимо ушей этот ехидный намек на ее любовь к чтению.
— Я думала, вы в библиотеке. — Быстрая смена темы оказалась эффективным отвлекающим маневром. Ей уже не хотелось трубить о своей победе на ниве математики.
— Я там был. Если угодно, провел за чтением почти два часа.
Уиттингем переминался с ноги на ногу, но лицо не выдавало ни тени эмоции, которая дала бы Теодосии понять, что ему тяжело или больно стоять. Может ли быть ему все-таки больно? Эта мысль по какой-то необъяснимой причине встревожила Теодосию.
— И сколько бы ни было в собрании вашей библиотеки великолепных печатных изданий по вопросам науки, оставаться там бесконечно я не мог. Кроме того…
Он умолк, явно дожидаясь ее реакции. На этот раз Теодосия снизошла:
— Да?
— Дверь осталась незапертой, вот я и решил, что лучше сбежать, пока есть такая возможность.
Она удостоила его усмешкой, хотя поощрять поддразнивание она не собиралась.
— А куда же вы так решительно направляетесь? Я уже понял, что в ваших коридорах легко заблудиться.
— Так вы же не живете здесь, милорд, — сказала она и подумала: «И слава богу».
Уиттингем коротко кивнул и перевел взгляд в конец коридора, словно решая, что еще сказать.
В наступившем молчании Теодосия смогла рассмотреть накрахмаленную льняную рубашку, поверх которой был тот самый злополучный шейный платок — он и благоухал мылом для бритья. А заодно и широкие плечи, и сужающийся к талии торс, которые облегал безупречной посадки шерстяной сюртук. Должно быть, у него чрезвычайно искусный портной. Конечно, ведь в Лондоне все одержимы модой и манерами, и это еще одна из причин, почему Теодосии никогда не стать своей среди светских людей.
— С этим не поспоришь, — пробормотал он вполголоса.
Теодосия машинально повторила фразу, хотя мысли давно приняли другой оборот. Нужно сбить его с толку, чтобы не совал нос, куда не следует, и особенно не лез к ней в душу.
— Если это все, что вам…
— А ваш дедушка? Может, за целый длинный день я найду возможность с ним побеседовать? В конце концов, именно он пригласил меня сюда.
— Не знаю. — Она покусала нижнюю губу и вдруг приняла решение. — Милорд, чем вы занимаетесь в Лондоне? — Один из самых надежных способов отвлечь — попросить человека рассказать о том, что ему интересно. Так сводится к минимуму вероятность, что он продолжит задавать неудобные вопросы.
— Подозреваю, мои занятия сильно отличаются от ваших здесь, в Оксфордшире. — Он прислонился плечом к стене, сложив руки на груди, как будто в его распоряжении было все время мира и ничто не мешало ему разглагольствовать бесконечно. Зажатая в руке трость болталась в воздухе, и ее медленное покачивание могло показаться гипнотическим, если следить за ней слишком долго. — Мне кажется, гораздо интереснее узнать, что вы здесь делаете, чтобы развлечься?
Она быстро вскинула на него глаза:
— Развлечься?
— Здесь что, эхо? — Он улыбнулся краешком рта, и ей вдруг тоже захотелось улыбнуться. — Да, развлечься. Вы разгадываете головоломки, коллекционируете пуговицы, пишете акварелью или читаете стихи?
— Я читаю.
— Но это наверняка не все, Книжница! — Он придвинулся ближе, наклонил голову, скрадывая разницу в росте. — Даже я не посвящаю чтению все свое время.
Последние слова он произнес полушепотом, как некий секрет, отчего ее пульс подскочил, а по жилам разлилось ощущение чего-то опасного. Ее возражение вышло слишком уж резким:
— Полагаю, тут, вдали
