придавленному обвалом и, кроме того, поставленному в грустную необходимость весь этот обвал тащить на себе. При этих условиях требовать от меня жизнерадостного настроения было бы нелепостью.
Зеленые стены
Биограф Андреева Николай Фатов увидел здание гимназии в двадцатые годы ХХ века, когда здесь, по иронии судьбы, располагался техникум Губпрофобра, то есть “реальное училище” советского образца. Он описал его так:
“Типичное казарменное двухэтажное здание… Чугунные лестницы, узкие окна в рекреационном зале[11], смотрящие в палисадник с тополями. Зеленая масляная краска стен. Мрачные коридоры с выходящими в них топками голландских печей. Старый, неровный, избитый тысячами ног пол. Кажется, еще витает в этих стенах дух толстовского классицизма”.
Сегодня этот памятник архитектуры конца XVIII века, возведенный по проекту Антона Клевера, считается украшением и гордостью Орла. Возле него установлены бюсты выдающихся выпускников орловской гимназии. Среди них, кроме Николая Лескова и Леонида Андреева, митрополит Флавиан (Городецкий), математик Андрей Киселев, астроном Павел Штернберг, первый исследователь Арктики Владимир Русанов, художник Григорий Мясоедов, государственный деятель Петр Столыпин.
Андреев вспоминал об учебе в гимназии с иронией. Лучшее время – когда выгоняли из класса:
В пустых и длинных коридорах тишина, играющая одиноким звуком шагов. По бокам запертые двери, а за ними полные народа классы. Луч солнца – свободный луч, прорывающийся в какую-то щель и играющий приподнятой на перемене и еще не осевшей пылью, – все так таинственно, интересно и полно сокровенным смыслом…
Сама атмосфера казенного дома действовала угнетающе на маленького жителя вольной Пушкарской слободы, где он с мальчишками устраивал рыцарские турниры и наблюдал языческие игрища взрослых. “Жестокая прямизна линий, свирепая унылость красок и отчаянная бедность в обстановке того, что в общем составляет понятие класса”, – такой гимназия запомнилась ему и отразилась в фельетоне “Мой герой”.
И еще Андреев не мог простить школе, что она лишила его общения с природой. Причем в самое благодатное время года – весной, когда еще нет изнуряющей жары, когда все вокруг оживает и расцветает, поют птицы и люди собираются на улице, а он, несчастный школяр, должен готовиться к ежегодным экзаменам для перевода в следующий класс.
От гимназической “казенщины” он спасался рыбалкой, хотя и не был заядлым рыбаком.
Гимназические правила не допускали для нас употребления табаку или вина, которыми можно заглушить угрызения совести, и я должен был прибегнуть к другим средствам. Рано утром, а иногда и на ночь я уходил с ребятами ловить рыбу, сидел на плотине и следил за небом, в котором с божественным покоем и красотой сменялись нежные краски, а зеркальная река отражала их и становилась то нежно-голубой, то розовой, а поперек ее проходили блестящие полосы расплавленного золота и серебра. Прибрежная ракита купала в воде свои узенькие листочки; сбоку меня, в затворе, тихо журчала и плескалась вода; взошедшее солнце мягко нагревало мою непокрытую голову, и, когда я закрывал глаза, оно погружалось не в густой мрак, как ночью, а в красноватый теплый свет. Забыв о поплавках, я следил за маленькими паучками, легко скользившими по гладкой воде, и воображал себя таким паучком, а узенькую реку – необъятным морем. И совершал по морю далекие путешествия, заходил в шумные приморские города и вступал в схватки с хищными малайцами, нападавшими на мой корабль.
“Лето”
Какая уж тут гимназия, когда в голове одни малайцы?
Протестующий элемент
Павел Андреев вспоминал, что в гимназии его старший брат слыл за способного ученика, но крайне ленивого. Вероятно поэтому, как пишет сам Андреев в автобиографии, он “учился скверно; в седьмом классе носил звание последнего ученика и за поведение имел не свыше четырех, а иногда и три”. Между тем оценка за поведение была очень важна, так как прямо влияла на поступление в университет. Наступила эпоха Александра III, и “вольнодумцев” в высшие учебные заведения старались не допускать.
В гимназиях того времени существовала система классных наставников, которые строго следили за поведением своих подопечных и могли подвергать их наказаниям. Конечно, о розгах речь уже не шла. Телесные наказания были отменены даже в армии. Но карцера – этой своеобразной школьной тюрьмы – никто не отменял.
Единственный из орловских учителей, которого Николай Фатов в двадцатые годы застал в живых, Иосиф Францевич Шадек утверждал, что в карцере Леонид никогда не сидел, но по воскресеньям его оставляли “писать работы”. Леонид запомнился ему как юноша “скромный и приятный”, “веселый всегда”. Это не совпадает с отзывами об Андрееве его одноклассников. Возможно, престарелый учитель что-то запамятовал или на него уже оказывала влияние мировая слава Андреева. Но и Шадек вспоминал, что в гимназии Леонид сильно выделялся на фоне своих товарищей. Он принципиально носил длинные волосы, хотя это запрещалось, и ходил на молитвы в школьную церковь не в паре, а один, и не в первом ряду, как требовалось по алфавиту, а в последнем.
К числу нарушений школьного устава нужно отнести и то, что в гимназии он начал курить (привычка, сохранившаяся на всю жизнь) и употреблять алкоголь. Но курение для гимназистов конца XIX века было почти нормой, бороться с ним школьным надзирателям было бесполезно. Павел Андреев вспоминал, что уже с 5-го класса, то есть с пятнадцатилетнего возраста, его брат не скрывал от родителей этой вредной привычки. Он так описывает поведение Леонида в этом возрасте: “Он уже курит и пользуется полной свободой. Ведет длинные и частые беседы с отцом”.
Среди однокашников Андреев, что называется, “ходил в авторитетах”. По воспоминаниям Зои Пацковской, “громадный успех имел у гимназисток. Романы бывали бесконечные. Он, правда, был очень красивым, стройным”.
За гордый и сумрачный вид его прозвали Герцогом. Впоследствии один из его одноклассников И.Н.Севостянов вспоминал:
“Всем нам хорошо известно, что при воспоминании о наших гимназических годах наши впечатления сосредоточиваются не на всей той серой гимназической массе, которая наполняла гимназические стены, а на некоторых выдающихся ее представителях. И вот среди таких выдающихся личностей гимназической среды, несомненно, видное место занимал Л.Андреев.
Он отличался уже своею внешностью, и на общем фоне юношей, понурых и забитых гимназической муштрой, Андреев бросался в глаза своим необыкновенно независимым видом, с каким он ходил, держался в гимназии как в отношении других учеников, так и в отношении гимназического начальства… В отношении «поведения» он был ходячим протестующим элементом. Начиная с ношения книг (таковые полагалось носить в ранцах и обязательно за плечами) и кончая исполнением заданных уроков и задач – все это находило в Андрееве
