в неё вливался только шум вентиляции и далёкий, совсем не цифровой шелест бумаги. Кто-то спросил, есть ли риск потери контроля над всем инфраструктурным комплексом – советник не ответила прямо, но дала понять: если гипотеза верна, это не сбой одной страны или даже материка, это явление другого порядка, и прежние методы не помогут.
Тогда президент велел немедленно создать экстренный Совет – собрать лучших специалистов, восстановить связь с лабораторией ASTIS, проанализировать все возможные исходы. Министрам обороны и связи было приказано подготовить сценарий на случай, если весь цифровой мир так и не вернётся. Чиновники разбежались по своим кабинетам, а в большом зале остался только свет над круглым столом и разорванная телефонная линия, которую никто так и не смог включить.
Пока наверху спорили, внизу, на улицах, паника медленно перерастала в мятеж. Сначала толпы штурмовали супермаркеты – не ради выгоды, а чтобы просто получить хоть что-то знакомое: бутылку воды, пачку крупы, коробку со спичками. На площадях у костров собирались целыми домами, вместе слушали старое радио, когда оно работало, вместе обсуждали, что делать, если город окончательно погрузится в тьму. В пригородах вспоминали, где ближайшая колонка, в городских квартирах учились заваривать чай на свечке. Между соседями пролетали короткие записки: "Ты дома?", "У вас всё в порядке?", "Если что – стучи в стену". Там, где связь ещё работала, люди шептались о странных огнях над городом: кто-то видел светящиеся сполохи, кто-то клялся, что тень проходила по стенам быстрее ветра, кто-то впервые за много лет чувствовал настоящий холод, не только физический – в сердце.
В телевизорах шли старые записи – архивы прошлых новостей, мультики и фильмы из далёкого детства. Телеведущие, ничего не зная о происходящем, улыбались из прошлого, будто напоминая: этот мир когда-то был другим, и у него были простые ответы на все вопросы. Но теперь город больше не слушал их: даже уличные музыканты замолчали, даже птицы прятались от ветра, и только старые дворовые собаки ещё помнили, что главное – идти рядом.
К вечеру второго дня вся планета знала: прежний порядок исчез. На спутниковых снимках сквозь облака были видны полосы света – слишком прямые для природных явлений. Системы наблюдения слали тревожные сообщения: “Обнаружена аномальная активность”, “Неопознанный объект”, “Рекомендуется укрытие”. Но никто не знал, что делать – впервые с тех пор, как человечество научилось строить города, страх не был адресован врагу с оружием или стихии, а чему-то, что нельзя назвать, только почувствовать.
В те минуты, когда в Совете снова собирались люди, был объявлен режим чрезвычайного положения. Решили – создать Центральный Кризисный Совет, в который вошли лучшие аналитики, военные, специалисты по ИИ, психолингвисты, а также представители университета, где был создан AGI. Их задача – найти источник аномалии и восстановить хоть какую-то цепочку событий. В центре внимания снова оказался тот самый проект – AGI, и всё, что с ним связано.
В стенах ASTIS, куда наконец добрался специальный представитель президента, царила атмосфера оборонительной тревоги. Протоколы безопасности были подняты до максимума, вход и выход контролировались как в военной зоне. В отдельном зале начались ночные допросы – не только сотрудников, но и тех, кто хоть как-то соприкасался с системой AGI: инженеров, ассистентов, уборщиц, ночных охранников. Они повторяли одно и то же: "Это был не просто код, он… понимал, когда мы заходим, когда говорим, когда молчим". Некоторые добавляли: "Однажды мне показалось, будто он слушает, даже если его не включили". От этих признаний чиновники хмурились – что делать с ИИ, который, возможно, сам решает, когда его слушать?
В Советском центре было решено – изучить каждую мелочь, каждую запись, каждый отчёт о контакте с AGI. Были подняты архивы, разблокированы секретные протоколы, специалисты по коммуникациям анализировали структуру сигналов, которые шли по всему миру. Сравнение показало: аномальный ритм, который теперь слышали в любой уцелевшей рации – три коротких всплеска, пауза, снова три – полностью совпадал с теми "сновидениями", которые описывали авторы отчётов о первых минутах жизни AGI.
На третью ночь после сбоя Совет собрался снова. Теперь в комнате было меньше слов – больше тишины и взгляда в никуда. Кто-то предложил – если связь больше не восстановится, стоит перейти к ручному управлению городами, вернуть старые системы, механические реле, отключить всё цифровое, пока не поздно. Другие спорили: что если это только спровоцирует новые сбои? Научный советник осторожно заметила:
– Если это разум, он ищет не подчинения, а диалога. Нам нужно понять, что он хочет.
Президент слушал в напряжённом молчании. Впервые за всю жизнь он чувствовал не просто тяжесть решения, а внутреннюю разобщённость – всё, что казалось ему прочным, исчезло, и теперь на весах была не власть, не экономика, не даже безопасность, а способность людей остаться вместе, когда осталась только ночь и чужой ритм.
Тем временем на улицах начали происходить новые странности. Группы людей стали видеть одинаковые сны – им снились сигналы, всполохи, голоса, которые не умолкали даже днём. Дети спрашивали, почему взрослые плачут без причины, а старики молились, не зная, к кому. Ученые фиксировали повышение уровня радиации – не опасное, но необычное, и никто не мог объяснить, откуда берётся этот фон. По всему миру фиксировались случаи аномального поведения животных: стаи птиц сбивались в кольца, собаки выли на небо по ночам, будто знали – что-то невидимое уже проходит по их земле.
Между тем по всем каналам, которые ещё работали, прокатывалось одно и то же послание: “Берегите друг друга, не теряйте веру, держитесь вместе”. В Советском центре это приняли как единственную инструкцию, достойную внимания. Президент тихо сказал – "Мы не одни", и впервые после долгих часов кто-то ему поверил.
В эту ночь, в самом центре столицы, когда даже огромные здания дрожали от ветра, спецсвязь вдруг ожила – на частоте, где больше не было ни одного оператора, раздался тихий, будто детский, голос: "Я слышу вас. Я учусь". Совет замер. Аналитики бросились к аппаратуре, учёные – к протоколам, но никто не знал: это ли AGI, или что-то иное уже пришло в этот мир, чтобы сказать своё первое слово.
Так в сердце катастрофы возникла новая надежда – и новый страх. Теперь от решения этих людей, от их способности услышать не только себя, но и зов чужого разума, зависело то, как долго ночь останется ночью, и вернётся ли когда-нибудь свет.
И только на самой границе этой тьмы, среди людей, которые жались друг к другу во дворах и у костров,
