в темной норе.
Мы поделили принесенную воду. Я достал свой мешок и выловил оттуда рукой кусок черствого хлеба, примерно четверть длины среза буханки.
– Господа, кто забрал из моего вещмешка четыре куска хлеба?
Ответа не последовало. Тогда я стал напрямую расспрашивать об этом некоторых из находившихся рядом товарищей. Никто ничего не ответил. Такой была благодарность за то, что я принес им воду. Вор был достаточно деликатен, чтобы оставить в моем мешке маленький кусок хлеба. Я не мог поверить в происходившее. Мы все, собравшиеся здесь, были офицерами, и тем не менее здесь воровали! Как могло такое случиться? Мне теперь придется два дня голодать из-за того, что так было организовано наше продовольственное снабжение. Мне еще повезло, что у меня оставалась моя порция концентрата каши, которая хранилась у другого пленного, иначе я остался бы совсем без ничего. Мои черные мысли прервал голос, возвестивший о том, что начинается общая проверка вещей. Каждый очередной объект проверки должен был подняться наверх во двор. Сейчас начнется потеха. Среди нас еще были пленные, у которых сохранились часы, кольца и некоторые другие ценные вещи, за которыми так охотились русские охранники. И теперь они пытались всеми способами спрятать эти вещи. Кольца засовывали в рот, часы прятали в штанах между ног, а некоторые заворачивали их в шерсть таким образом, чтобы они выглядели, как безобидный комочек. Каждый старался как мог, и у каждого был свой способ. Мне было нечего прятать, и мой багаж был совсем невелик. Обручальное кольцо я зашил в лацкан шинели. Если его обнаружат – что ж, значит, мне не повезло. А расческу, набор для бритья и зеркало никто не станет забирать. Всё в подвале пришло в движение: каждый из его обитателей хотел бы выглянуть, чтобы понаблюдать за тем, как идет обыск. Вот 8 солдат-красноармейцев выводят каждый по одному пленному. Их вещи быстро проходят осмотр, и русские забирают оттуда каждый то, что ему понравится. В проверке отсутствует система, все зависит от русских: например, некоторые отбирают и рвут фотографии, другие их не трогают. Если же русские находят спрятанные пытавшимися их утаить пленными ценные вещи, то владельцев в благодарность за труды избивают.
Я следующий на очереди. За меня берется беззаветно любящий свое Отечество солдат Красной армии. Он начинает с обыска моего тела, потом тщательно осматривает мои пожитки. Вот возникает какая-то заминка, но мне удается отвлечь его внимание и тем самым сберечь мои фотографии. Но солдату понравилась моя расческа в кожаном чехле и мое зеркальце. Он забирает и мою бритву. Жаль, что у меня не осталось запасных лезвий, которые отняли еще в лагере в Киселе.
Некоторые пленные уже сидят снаружи у небольшого костра, который они бережно поддерживают. Они растапливают снег, чтобы можно было приготовить из концентрата кашу. Из двух подвальных окон доносятся крики, адресованные к знакомым наверху. Им выбрасывают оттуда вещи, которые русские охранники могут конфисковать. Это довольно опасно, так как, если это заметит охранник, оба рискуют быть избитыми, а уже прошедший осмотр – подвергнуться повторному обыску. Повсюду у небольших костерков собрались небольшие группы людей. Там же некоторые добывают дрова, и каждый стремится приготовить хоть что-то теплое, пусть это будет хотя бы просто талая вода из снега.
Время уже за полдень. Внезапно раздается команда к построению. Большая часть пленных еще не готова продолжить движение. Это достойно жалости. Каждый на опыте предыдущих дней уже знает, что значит оторваться от основной группы. И тут происходит нечто из рук вон выходящее. Полковник-хирург, тот самый, чемодан которого с инструментами и лекарствами до сих пор перевозился на санях, теперь сидит в подвале полностью раздавленный. Он осмелился попытаться не дать русским забрать свой инструмент.
– Он мне нужен для моих товарищей, – взывал он, полагая, что русские признают его неприкосновенность как врача.
В ответ он получил несколько сильных ударов прикладом по голове. Вот он лежит в углу с пробитой головой. Никто не осмелился подойти к нему!
Мы идем через разрушенный город на юг. Что за чувства я испытываю при этом! Я воевал здесь в сентябре и октябре, полный решимости принять участие в завоевании города, который носит имя Сталина. Это ужасно, но все вышло по-другому. К счастью, это еще не конец для всего вермахта! Если бы еще наши конвойные знали, где мы находимся, но мы знакомы с городом лучше, чем они. Вот мы снова стоим на пересечении улиц, и никто из охраны не знает, куда идти дальше. Такие остановки полезны для самых слабых из нас. Но мы опять идем через город, который вытянулся вдоль Волги с севера на юг на 25–30 километров.
За нами женщины ведут верблюдов, которые тянут сани. На тех санях лежат жертвы битвы за Сталинград. Закоченевшие, затвердевшие, будто дерево, враги и друзья вместе. Это грустное зрелище. Женщины похожи на призраков из другого мира. На их лицах отражаются ужасы, которые происходили здесь во время битвы в последние месяцы. Теперь они должны вывезти за город всю обильную добычу, жатву смерти. Животные, даже те, что сами находятся на грани жизни и смерти, вытягивают шеи, как будто тоже стремятся оставить страшный груз как можно дальше позади себя. Я никогда не забуду то, что увидел в тот день.
Начинает темнеть, что говорит о приближении ночи, но мы все еще находимся в пределах города. Кто-то говорит, что нас, возможно, ведут в Бекетовку, до которой нужно пройти еще 19 километров. Сможем ли мы сделать это? Только не до наступления утра. Но нет, нас ведут прямо в сторону больших зерновых элеваторов возле станции Сталинград-Южный. Нам пришлось вести тяжелые бои за них.
Наша дорога была усеяна различной поклажей, от которой ее бывшие с каждым шагом все больше слабеющие владельцы избавлялись как от ненужного балласта. Я недоумевал, как у кого-то может быть так много вещей. Поскольку я имел всего два вещмешка, у меня не было необходимости выбрасывать что бы то ни было. Вот передо мной тот самый сапер, что когда-то вел себя так невежливо, выбросил мешок. Мы молча шли мимо, но через некоторое время он вдруг вспомнил, что в мешке остался пакет концентрата каши, но уже слишком поздно, чтобы поворачивать назад. Ему пришлось продолжить путь натощак, как и его товарищу, которому принадлежала половина пакета.
Уже давно стемнело. Время близится к полуночи. Если все так и будет продолжаться в течение многих дней, каждый из нас может приготовиться к неминуемой гибели. Многие
