себе, как заметила Мариэтта, предпочитая задавать ей вопросы своим уютным успокаивающим голосом. Это приятно контрастировало с ее прежним опытом общения с мужчинами-американцами: лишь единицы из них воспринимали ее как взрослого человека и уж совсем немногие были готовы видеть в ней настоящего врача. Но Артур просто впитывал ее рассказы, как губка. В тот момент этот дисбаланс в общении показался Мариэтте всего лишь проявлением бесстрастного любопытства. Лишь позднее она разглядела в сдержанности Артура склонность к скрытности[164].
Когда по возвращении из Чикаго Мариэтта снова стала работать в больнице общего профиля в Квинсе, ей прямо в отделение начали мешками приносить цветы. Это было цветочное изобилие, цветочное затруднение, от которого некуда было деваться: все новые и новые букеты прибывали каждый день. Артур, некогда работавший разносчиком цветов, присылал ей затейливые букетики на корсаж – вещицы из тех, которые Мариэтта никак не могла надевать, собираясь на обходы. И еще он начал звонить ей, чтобы выразить свои пламенные чувства[165], в любое время дня и ночи прямо в больницу, мешая работать.
– Мне необходимо тебя увидеть – сейчас же, – говорил он ей поздним вечером.
– Но я не могу, – отнекивалась Мариэтта. – У меня совершенно нет сил.
– Я должен с тобой увидеться, – не отступал он. – Когда?
Его целеустремленность ошеломляла[166]. И все же в Артуре Саклере что-то было – к примеру, его жизненная сила, его не терпящее слова «нет» упорство, его умение видеть перспективу. И Мариэтта начала понимать, что, когда она с Артуром, ей кажется, будто на свете нет ничего невозможного. Для него не существовало такой вещи, как непреодолимое препятствие. Более того, к тому времени как Мариэтта узнала, что у Артура Саклера, мужчины, с которым она встречалась, есть жена и двое детей, Артур описал это как малозначимую деталь, мелкую техническую подробность, которая ни в коем случае не должна стоять на пути у них двоих.
* * *
Однажды, работая в Кридмуре, братья Саклер скинулись по паре долларов, чтобы купить кролика. Если электрошок помогает, по крайней мере, в некоторых случаях, то братья хотели понять, почему это происходит. Что такого есть во встряске, которую получает мозг пациента, что приносит ему некоторое облегчение? Они подключили зверька к одному из электрошоковых аппаратов в Кридмуре, прикрепив электроды к уху зверька. Затем применили удар током. Наблюдая за кроликом, братья заметили, что кровеносные сосуды в его ухе тут же раздулись от прилива крови. Считаные секунды спустя они обратили внимание на то, что кровеносные сосуды и в другом ухе кролика – том, к которому удар током не применялся, – тоже начали набухать. Похоже, электрический ток способствовал выбросу некоего химического вещества, которое, попадая по кровотоку во второе ухо, расширяло сосуды. В этот момент братья вспомнили о гормоне под названием гистамин: им было известно, что это химическое вещество выделялось при повреждении тканей, вызывая расширение сосудов. Что, если причиной эффективности электрошокового лечения было то, что оно способствовало выбросу в кровеносную систему гистамина[167], который заставлял сосуды расширяться и доставлять в мозг большее количество кислорода? А если причина именно в этом, то возможно ли просто вводить в организм сам гистамин и полностью отказаться от электрошока?
Саклеры начали проводить эксперименты[168] на пациентах Кридмура. С клинической точки зрения «индустриальные» размеры Кридмура были недостатком: в этой больнице было слишком много пациентов, слишком мало обслуживающего персонала, и вечно приходилось разрешать ту или иную чрезвычайную ситуацию. Но если изучать психические заболевания, а не просто лечить их, то количество пациентов становилось преимуществом. Это была база данных. Артур был настолько увлечен перспективами этого исследования, что заманил своего старого наставника Ван-О в Кридмур, уговорив присоединиться к нему и его братьям.
Когда они стали вводить гистамин сорока пациентам, которым был поставлен диагноз «шизофрения», почти треть из них продемонстрировала улучшения[169] настолько явные, что их можно было отправить по домам. Некоторые пациенты, никак не реагировавшие на любые другие курсы лечения, отреагировали на гистамин[170]. Опираясь на это исследование, братья Саклеры опубликовали более ста медицинских статей. Целью, по их собственному выражению, было отследить «химические причины безумия»[171]. Благодаря своему необычному профессиональному опыту редактора, директора по маркетингу и рекламщика Артур знал, как можно добиться восторженного освещения в прессе. «Врачи думают, что нашли[172] способы лечения психических недугов без госпитализации», – объявила газета «Филадельфия Инкуайрер». Братья предсказали, что их открытие способно удвоить число пациентов[173], которых можно будет выпустить из клиник. Статья в журнале «Беттер хоумс энд гарденс» указывала, не скупясь на преувеличения, что «теория химической активности[174] Саклеров так же революционна и почти так же сложна, как теория относительности Эйнштейна».
Все эти статьи и заметки в прессе были пронизаны ощущением, что трое братьев из психиатрической больницы в Квинсе, возможно, наткнулись на решение медицинской загадки, которая тысячи лет терзала своей неразрешимостью человеческие общества. Если проблема психических заболеваний берет начало в химии мозга, то, вероятно, химия же и сможет обеспечить решение. Что, если в будущем можно будет излечиваться от безумия, просто приняв таблетку? Газета «Бруклин Игл» расхваливала братьев как обычных ребят, сделавших доброе дело[175]. «Это простая история о том, как три бывших ученика средней школы «Эразмус» – три брата – пошли одной и той же дорогой, – констатировала газета и добавляла: – Теперь у них всех есть офисы в Манхэттене».
Эти статьи в прессе редко дифференцировали братьев, называя их «теми самыми Саклерами», но Артур оставался их вождем – и его авторитетная позиция лишь укрепилась, когда умер Исаак Саклер[176]. Братья работали в Кридмуре, когда узнали, что у отца случился сердечный приступ[177], и поспешили к его смертному одру. В последние часы Исаака его разум по-прежнему оставался ясным, и он с любовью попрощался с семьей. Признался Софи, что до сих пор помнит то голубое платье, которое было на ней, когда он впервые ее увидел. А сыновьям сказал, что сожалеет о том, что не смог оставить им никакого наследства помимо доброго имени. Эти слова были для Исаака своеобразной мантрой. Если потеряешь состояние, всегда можно заработать другое, указывал он. Но если теряешь доброе имя, его уже не вернешь.
После смерти отца Артур начал вкладывать собственные деньги, субсидируя их общие с Рэймондом и Мортимером исследования, и во многих опубликованных ими научных статьях строка атрибуции упоминала, что данная работа стала возможной «благодаря грантам, предоставленным в память об Исааке Саклере»[178].
