Быть совершенно понятнымСовершенно открытым настежьЧтобы все видели чудовищ…Чтобы все разделили счастьеБаснословный увидели город
Пожалуй, отход от слишком «литературной» поэзии действительно помогал Поплавскому духовно выживать в том одиночестве, в котором он оказался, преодолев своё «поэтическое затворничество» в узком кругу модернистов русского Монпарнаса, окружавших его старшего друга, Ильязда. Стремление сделать себя понятным и выйти на большую дорогу человеков, в котором он с вызовом признавался Ильязду, выразилось, конечно, не в поисках популярности и успеха, а в отказе от поэтической тайнописи и в переходе к тому прозрачно отстранённому изложению человеческого документа, который характеризует сюрреалистическую поэтику. «Автоматические стихи» перекликаются с прозой, где Поплавский описывает то современное чудесное повседневности, манифестом которого в Париже 1920‐х было эссе «Волна грёз» из высоко оценённого им романа Арагона «Парижский крестьянин»; впрочем, некоторые из этих стихов, где действительность освещается подземным чёрным солнцем сновидения, очень похожи на, видимо, не знакомые Поплавскому «Опыты соединения слов посредством ритма» Константина Вагинова.
Даже беглое знакомство с «Автоматическими стихами» сразу показывает, что они, собственно, совсем не являются автоматическими текстами, как это понимали в 20‐е годы сюрреалисты, то есть – совершенно спонтанными записями. Судя по всему, в глазах Поплавского сама по себе такая запись и не могла (что странно только на первый взгляд) сохранить содержание психического автоматизма и стать, как он писал, возможно точной записью внутреннего монолога, или, вернее, всех чувств, всех ощущений и всех сопутствующих им мыслей, с возможно полным отказом от выбора и регулирования их, в чистой их алогичной сложности, в которой они проносятся. Более правомерное поэтическое отражение фрейдовского бессознательного он, как ученик Ильязда (решавшего эту проблему совершенно иначе и более продуманно, чем сюрреалисты), должен был видеть в заумном языке, на котором пробовал писать стихи… Однако, какими бы ни были тонкости кухни создания «Автоматических стихов», Поплавскому удалось составить из них книгу, в которой проявилось, пожалуй, то главное, что чистый психический автоматизм сюрреализма принёс в искусство своего времени: способность заставить ощутить реальность как внутреннее становление жизненной картины через личность, управляющуюся со свободным стечением разнородных голосов и образов в такое неизведанное «настоящее», которое, как писал Поплавский в романе «Аполлон Безобразов», вращается впустую, от совершенства мира, сверх программы и бесплатно.
