думать, это тебя убьёт.
– Я и не думаю, Норико, я просто… – Воздуха не хватало, мир всё ещё никак не хотел останавливаться.
– Может, тебе и не нужно убивать? – предложила бакэнэко. – Может, будешь заниматься спасением? Скоро здесь будет много раненых, и всем им нужна будет помощь.
Она сумела наконец сделать глубокий вдох. И выдох. Ещё один вдох. Снова выдох. Мир перестал шататься, и она смогла выпрямиться, расправить плечи, почувствовать за спиной тяжесть крыльев.
– Я должна это сделать, Норико.
– Единицы из императоров вступали в сражение, – возразила она. – И совершенно никто из императриц.
– Мы не можем знать наверняка.
– Нет ни единого свидетельства об обратном.
– Или до нас просто не дошли сведения о смелых, отважных женщинах. Сама ведь говорила, Сердцем дракона обладали как девушки, так и мужчины.
– Но ты не просто владеешь даром. Ты единственная наследница.
– И какой наследницей, какой правительницей я стану, если буду прикрываться спинами народа?
– Живой.
Удивительно, но то, что Норико начала убеждать её в необходимости отступить, напротив, придало ей сил и жажды идти в этот бой.
– Я должна это сделать, Норико. Как я буду ценить жертвы тех, кто станет проливать кровь за меня, если сама на это неспособна? Ты была права. Всё это время ты была права. Я больше не хочу быть ребёнком. И не буду.
Катана легко вышла из ножен и блеснула остриём на солнце. Взмах, другой… Взгляд наткнулся на держащегося за плечо Хотэку. Его окружили четверо, и вопреки тому, как на уроках она училась отражать последовательные удары, здесь враги не соблюдали очерёдность и наперебой нападали одновременно с разных сторон. Он явно не справлялся.
– Норико! – крикнула она и указала направление. Бакэнэко тут же бросилась на помощь.
Неподалёку Чо вогнала танто в горло мужчине и, не дожидаясь, пока тот окончательно захлебнётся собственной кровью, выдернула клинок, развернулась и проделала то же самое с ногицунэ, заходившим со спины.
А вот какой-то торговец в паре шагов от неё пытался справиться со своим копьём, но то, кажется, намертво застряло в теле убитого лиса. Киоко старалась не думать обо всех телах как о тех, за кем стояли жизни, целые судьбы, семьи, мечты… Что-то их на это толкнуло – и они сделали свой выбор.
Киоко не сразу заметила, что к торговцу справа заходил другой ногицунэ. И не просто заходил – мчался на него с катаной. Взмах – и она едва успела влететь между ними, чтобы отразить удар. И ещё один. Ещё. Она сильно уступала врагу в фехтовании, а потому, нащупав нужную ки, быстро перевоплотилась – и вот уже перед ногицунэ стоял он сам. Этот миг замешательства позволил ей вонзить катану в живот. Она даже не знала, что это будет так легко… Сталь разрезала плоть мягко, быстро, выпуская наружу содержимое брюха. В нос ударил едкий, тошнотворный запах, и Киоко тут же взмыла вверх. Мимо просвистела стрела, и уже не было времени приходить в себя. Она уклонилась, глянула вниз: рядом с мёртвым ногицунэ лежал тот самый торговец. Кто-то всё-таки добрался до него, она ничем не помогла…
Снова этот свист. Киоко дёрнулась в сторону, но остриё оцарапало предплечье. Не думать. Вот почему Норико велела не думать. Если она будет сожалеть о каждой смерти, она просто пополнит ряды мертвецов.
⁂
Норико выбивалась из сил. Где-то дальше к юго-востоку ки, принадлежащая ей, упорно удерживала форму и ками внутри себя, сильно ослабляя бакэнэко. Она это и раньше знала, но до сих пор не осознавала в полной мере, насколько действительно ослабла.
О ки медведя она больше не думала. Она не знала, сколько продержалась в том облике, только понимала, что мало, слишком мало.
Нескольких ногицунэ она укусила змеёй, но после того как чья-то нога топнула в мё от её головы, решила, что это не лучшая идея в подобной обстановке.
Солнце клонилось к закату, а на земле прибавлялось трупов. И к сожалению, не врагов. Торговцы, работяги, простые жители Минато – все они оказались неспособны пережить это сражение. Тела, призванные заслонить путь врагам, задержать их, пока не подоспеет подмога. Если она подоспеет.
Норико выхватила взглядом Киоко – та то и дело менялась: змеиный хвост сменялся лошадиным, мелькала то волчья пасть, то лисья, то она вовсе пропадала, обращаясь кем-то столь маленьким, что с расстояния в десяток тел и не увидеть. Жива, борется. Это главное. Только бы она не погибла.
– Где Кайто-сан и Ёширо-сан? – Хотэку появился из ниоткуда. В этом обилии крови Норико совсем перестала различать запахи, и ей это сильно, очень сильно не нравилось.
– Севернее, – кивнула она. – Справляются. Они здесь получше многих.
– И Ёширо? – Хотэку присел и сунул лезвие катаны в пасть ногицунэ, уже собиравшегося схватить его за лодыжку. Клинок утонул по рукоять. Три хвоста дёрнулись и опали, кровь сначала потекла струйкой, но стоило Хотэку вытащить катану – хлынула так, что вмиг залила землю под лисом.
– Похоже, чему-то полезному их в монастыре учат, – Норико взобралась по кимоно Хотэку на плечо и сиганула оттуда в лицо врагу, который подбирался к птицу сзади. Мига его растерянности хватило, чтобы вонзить когти в глаза и исторгнуть из него нечеловеческий крик.
Хотэку тут же подхватил Норико в полёте и добил ногицунэ катаной в сердце. Отсутствие доспехов на врагах сильно облегчало задачу: сражаться было легче, чем с самураями, но число врагов давило – они всё дальше отходили от берега, всё больше углублялись в город.
С лисьей наградой
– Луна сегодня красивая, – сказал Иоши и накрыл её ладонь своей.
Они лежали прямо на земле во дворе дзурё, за огромным забором, а все крики остались где-то далеко.
– Такая красивая, что умереть можно, – сказала Киоко и отвела взгляд от бледного Цукиёми в окружении россыпи звёзд. Всё это теперь казалось злой насмешкой, а вся жизнь – уродливой жестокостью в изящной обёртке из этих красот.
– Но мы не умрём, – пообещал он.
– Возможно. Но многие уже умерли.
– Они знали, за что погибают.
– Мы все здесь и жертвы, и убийцы. – Киоко поднялась, не в силах лежать спокойно.
Трое суток она почти не спала. Её силой приводили сюда и заставляли отдыхать. В городе на каждой улице высились баррикады – Иоши распорядился. Целые кварталы отвели раненым. Мёртвых быстро выносили за город, в холмы, и там хоронили. Киоко смотрела на всё это и думала: когда, когда Иоши стал этим невозмутимым хладнокровным человеком, который
