Юный арфист Ринан старался изо всех сил. Это было возвышенное переложение «Прекрасного Эркинланда», и его чистый голос парил в прохладном вечернем воздухе, хотя он пел для группы пехотинцев, которые не смотрели в его сторону. Когда он приблизился к ним, они еще больше подобрались к огню, и на многих лицах появился гнев.
Прощай, моя семья! Соседи, прощайте!
Я не могу отвернуться от погребального колокола войны.
Меня призвали в битву, а потому я должен выйти в поле
И там показать свое мужество. Я не склонюсь ни перед каким врагом.
Мы прогоним захватчиков или умрем там, где стоим.
Мы не отдадим ни дюйма нашего прекрасного Эркинланда!
Король подъехал немного ближе. Первые узнавшие его солдаты вскакивали на ноги и тут же падали на колени, звеня кольчугами; остальные быстро следовали их примеру. Ринан перестал петь и повернулся, чтобы понять, что вызвало переполох, его арфа звякнула еще раз, и он, смертельно побледнев, преклонил колено.
Когда Саймон посмотрел на склоненные перед ним головы, он ощутил укол в сердце, никак не связанный с тревогами предстоявших сражений.
«Что произойдет, когда все, кто знал меня прежде, умрут? – подумал он. – А те, кто останется в мире, будут помнить меня только как короля».
– Да хранят нас святые, – наконец сказал он. – Встаньте. Вам совсем не нужно, чтобы ваши штаны промокли перед сражением. У вас будет достаточно поводов намочить их позднее.
Часть солдат удивленно смотрела на короля, некоторые невольно рассмеялись, и вскоре многие уже улыбались. Короля Простолюдинов, как его многие называли, солдаты любили. Саймон перекинулся с ними несколькими словами, обратившись к тем, кого узнал, всячески давая им понять, что они его люди и он ценит их жизни.
– Помните, – сказал им Саймон, – трудно двигаться медленно. Труднее сохранять мужество, когда ты не бежишь и не кричишь. Но именно так вам придется поступить. Норны умны, но вот вам хорошая шутка – мы эркинландеры слишком глупы, чтобы об этом тревожиться! Мы зажмем их, как зайцев, парни, будьте уверены. – Он повернулся к Ринану, который все еще стоял на коленях. – Сделай одолжение, арфист, ладно? Составь мне компанию, когда я буду возвращаться в лагерь.
– Я… у меня нет лошади, сир.
Саймон спрыгнул на землю.
– Тебе не о чем беспокоиться, я поведу свою лошадь за собой.
Некоторое время они шли молча, и их сапоги скрипели по снегу. Каждые пятьдесят шагов горел костер, как правило, небольшой, ямы для них копали в спешке. Возле них толпились солдаты, другие переходили от одного костра к другому. Всего здесь собралось около восьми сотен человек, войско сэра Кенрика, которое он мог выделить, не ослабляя лагерь, разбитый у дороги.
– На самом деле они не любят песен о крови, убийствах и тому подобном, – наконец сказал король.
– Ваше величество? – спросил арфист. – Я хотел… прошу прощения, ваше величество?
– Только не перед тем, как это должно произойти. Никто не хочет слушать, как люди умирают, когда они скоро начнут умирать.
– Вы имели в виду песню, которую я пел, сир?
– Нет, я солгал. Риммеры любят. Они просто в восторге от них. В ночь перед битвой они пьют до тех пор, пока едва могут стоять на ногах, потом поют песни о том, как людям отрубают головы, и о смерти богов, и как гиганты убивают змей! А они ведь уже даже не язычники. – Саймон рассмеялся. – Да спасет меня Бог, тебе бы следовало их видеть. Герцог Изгримнур, дорогой старый Изгримнур, обычно пел громче всех.
Арфист неуверенно улыбнулся.
– Тебе нужно придумать песни, от которых людям станет весело, – продолжал Саймон. – И чтобы у некоторых появились на глазах слезы. Да, и это неплохо. Песни о девушках всегда хороши. И о доме. Почти все такие любят. Ты понимаешь, что я имею в виду?
