вдох.
– Ёширо, прости… – он говорил едва слышно. Киоко-хэика замолчала, кажется, осознав тщетность своих попыток. Ёширо сосредоточил всё внимание на Кайто. – Я был плохим братом, – он усмехнулся, а Ёширо чувствовал, как душат подступающие слёзы.
Глупый Кайто. Он был лучшим братом из всех возможных.
– Я оставил тебя… – он с трудом сделал следующий вдох. – Когда ты нуждался в семье. Мне так жаль. Мне очень жаль.
На макушку опустилась тяжёлая рука, и Ёширо вновь вернулся туда, где ему всего тридцать и он не помышляет ни о каком монастыре. Дома всегда пахнет вкусной едой, папа приносит с рынка свежий лосось, а мама целует его, и все дружно садятся за стол.
В сорок три этого не стало. Когда родители погибли из-за жестокости ногицунэ, всё рухнуло. Вся магия, весь уют их дома исчез.
Ёширо рыдал на груди у Кайто, а тот утешал его, как сейчас – положив свою тяжёлую руку на голову.
– Я не смог верить в богиню… которая всё разрушила, – выдавил он. – Но на деле… На деле это я всё разрушил. У меня оставался брат… Прости. Я был глуп и слаб.
Слёзы обжигали глаза. Он бы хотел прекратить плакать и проводить брата достойно, но не мог. Не мог заставить себя даже поднять голову и лишь сильнее прижимался к его груди. Как бы он хотел сейчас ему ответить…
– Я скажу, – Киоко-хэика опустилась рядом.
Ёширо её почти не видел. Он ничего не видел.
– Его ки источает чистую любовь и привязанность к вам, Кайто-сан, – голос её надломился, и Ёширо понял: она всё чувствует. Всю его боль и любовь, все его переживания, всё невысказанное, что он хотел бы выразить для Кайто. – Помните, я говорила о вашей ки? Я ведь не врала, вы это знаете. И сейчас не лгу… Только Ёширо вас не винит. И похоже, никогда не винил.
– Я должен был остаться… – прохрипел Кайто.
– Этого мы не знаем. И этого не изменить. Но сейчас… Думаю, вы должны знать, что он принял ваш выбор, и сейчас в нём нет ни капли мечты о другом прошлом.
Из глотки вырвался хлюпающий скулёж, и Ёширо, чуть отстранившись, но не сбрасывая с себя руку брата, лизнул его в щёку, как бы подтверждая: всё так. Мой брат меня не оставил, он всё равно всегда был рядом.
Кайто посмотрел на Ёширо и, улыбнувшись уголком губ, закрыл глаза. Его рука обмякла, и ладонь соскользнула вниз.
Вот теперь Ёширо потерял брата. Теперь он остался один.
⁂
Значит, так это происходит. Неизбежная смерть близких – исход любого сражения. Кайто-сан не был её другом, но он был тем, кто отправился за своим братом, оказавшимся в плену обстоятельств.
А обстоятельства эти возникли из-за Киоко. И смерть его, выходит, на совести Киоко. Одна из первых среди многих грядущих.
Вокруг всё ещё сражались люди и ёкаи. Всё это время Хотэку позволял им попрощаться, кружа рядом и не давая никому приблизиться. А Киоко никак не могла заставить себя встать, всё смотрела и смотрела на тело Кайто-сана. Даже Ёширо нашёл в себе силы подняться и вершить возмездие. А она…
Неизбежность.
Такова неизбежность любой войны.
Она понимала, что нужно это принять. Таковы условия, такова цена – целые жизни. Оправдана ли она? Как знать. Но другой ей никто не предложит.
Она поднялась, знаком поблагодарила Хотэку и взлетела выше. Внизу казалось, что дела идут неплохо, но вид сверху говорил об обратном: жителей Минато, способных сражаться, оставалось всё меньше. Они сравнялись числом с ногицунэ, хотя до этого их было почти вдвое больше. Люди такие хрупкие…
Киоко направилась к югу и, перемахнув забор, нашла Иоши у горы свитков: некоторые были разложены и придавлены по краям камнями. Он то и дело расставлял на них мелкий гравий вместо фигурок, перемещал камешки и что-то тщательно обдумывал.
– Кайто-сан мёртв, – просто сказала она.
Иоши оторвался от своих размышлений и поднял на неё взгляд.
– Кайто-сан? Как… – он быстро подошёл и обнял её. – Как ты?
– Не знаю, – она думала, что слёзы опять хлынут наружу, но нет, плакать не хотелось. – Пока тревожусь за остальных. У нас как будто нет шансов. Эти люди совершенно не обучены сражаться, все эти дни мы только несём потери.
– Скоро придёт подмога. Нашей задачей здесь было не победить, а продержаться до прибытия самураев.
– Как я и думала. Все эти люди те же баррикады. Задержать, пока идут воины.
– Я понимаю, как это звучит.
– А понимаешь, что это значит? Сотни ушедших жизней. Кайто-сан был прекрасным ногицунэ. Он дважды помог нам. Даже трижды, и в третий раз отдал за это жизнь. А у него были свои мечты и свои сожаления, которые он не успел искупить, не успел исправить для себя самого. Один ногицунэ – и море боли об утраченной жизни, но лишь потому, что его мы знали. А все те, кто там сейчас сражаются и погибают, – они ведь тоже живые, у них ведь тоже до нападения была история, которая обрывается прямо сейчас. И их родные будут так же рыдать над ними, как Ёширо-сан рыдал над своим братом.
– К чему ты клонишь? Киоко, мы не можем просто отступить… Если бы не эти смерти, ногицунэ разграбили бы Минато и сожгли его дотла.
– Они и так его жгут!
– Они сами захотели остаться. Захотели попытаться защитить хоть что-то. Уничтожена береговая линия, уничтожен порт, но многие дома не тронуты. И если повезёт, если мы сумеем продержаться, – нетронутыми и останутся.
– То есть это стоит всех потерянных жизней?
– Если бы мы не узнали об их планах, не настояли на том, чтобы увести детей, женщин, стариков, если бы отсюда не вывезли бо́льшую часть продовольствия – у Минато не было бы надежды на возрождение после такого нападения. А если и была бы, то ценой куда большего количества жизней. То, что ты видишь, – меньшее из зол.
Он взял в руки её ладони и поднял их, подставляя под лунный свет.
– Сколько жизней оборвали эти руки? – спросил он, и она попыталась отдёрнуть их, но Иоши не позволил. – Я не нападаю на тебя, лишь показываю правду. За каждым убитым ногицунэ тоже стоит история.
– Я знаю.
– Но ты обеспокоилась этим, только когда погиб Кайто-сан. Потому что знаешь его историю.
– И что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что, если ты собираешься вести за собой всех, кто осмелится встать против сёгуна, тебе придётся принять это знание. Истории будут обрываться. Твоими руками и чужими. С нашей
