– Вы когда-нибудь думаете об этих казнях, газовых камерах, сожженных трупах, другими словами, к вам когда-нибудь приходят такие мысли, они преследуют вас?
– Нет. У меня нет таких мыслей.
– Никогда.
Из разговора тюремного психиатра Л.
Голденсона с комендантом концлагеря Освенцим Рудольфом Хёссом в Нюрнберге в 1946 году78.
– Возможно, тебе стоит поговорить с Хёссом, – сказал Никлас Франк, – задумчиво надвинув козырек кепки на глаза. Нюрнберг вязким мраком застыл в рассеянном свете редких фонарей, лишь подчеркивающих кругами белизны на мокром асфальте многослойность темноты вокруг. Рано утром Франк должен был уехать, – и только что, к началу первого ночи, закончилась наша прощальная прогулка перед разлукой: мы стояли у отеля.
– Я думала, вы и правда ни с кем из потомков нацистов не общаетесь: вы ж сами говорили, что вроде это неинтересно, или как?
– Райнер – другое дело. – Никлас щелкнул зажигалкой, пламя которой на секунду вспыхнуло в его глазах. – Он хороший парень, но очень страдает. Он внук коменданта Освенцима – того, которому мой отец, «польский король», переправлял всех «недочеловеков». Но его история, даже спустя столько лет после смерти деда, ужасна. Поэтому он, потихоньку выползая из скорлупы, всё-таки никогда никого не пускает к себе домой.
Я была заинтригована:
– Никлас, но как вы с ним познакомились? Мне казалось, когда между вашими предками существует такая связь, лучше держаться особняком…
– Он сам меня нашел. – Франк достал телефон и, продолжая курить, открыл в нем записную книжку. – Райнер прочитал мою книгу об отце. Позвонил и сказал: мол, это было очень смело.
– И не осудил?
– В том-то и дело, что нет. Сказал только, что у него на такое духу не хватило бы. И что моя книга в каком-то смысле помогла ему жить дальше. Так началось наше общение. А несколько лет спустя ему самому предложили написать книгу. Поначалу он перепугался: звонил в панике и спрашивал, что делать? Потом долго доставал со своей глупой затеей: «А давай напишем книгу вместе?» И тут я уже был вынужден предупредить его, что фамилии Франка и Хёсса на одной обложке – это спекулятивный ход. Мол, мой папа поставлял твоему деду людей, которых тот отправлял в топку, так что давай плакать об этом вместе. Нет, это… – Никлас поморщился. – Дурной тон.
– Он на вас не обиделся? – поинтересовалась я.
Франк, озираясь в поисках мусорного бачка для своего окурка, наконец, заметил его:
– Не думаю. Раз решился – пусть делает всё сам. В таких вещах нельзя опираться на кого-то. В общем, мы иногда общаемся. Сказать честно, мне его даже жаль: он не такой, как я… В смысле, не такой стойкий.
Окурок, не долетев до бачка, рассыпался ярким фейерверком красных искр.
– Свернете на маленькую дорожку, за домом с красной крышей… и потом, через сто метров, свернете еще раз направо… Оттуда наберете мне – и я скажу, куда вам дальше ехать.
Так продолжалось уже битый час, я знала: Райнер не назовет свой точный адрес, и это было условием, которое он выдвинул мне через Никласа Франка, впервые в жизни согласившись пригласить к себе домой незнакомых людей, да еще и с камерой! По телефону Хёсс вежливо сообщил, что абсолютно полагается на слова Никласа о том, что мне можно доверять, но для верности он всё-таки приготовил мне расписку о неразглашении его места жительства, и добавил, что дом, его собственными стараниями, не виден даже на картах Google, так что нам всё равно самим не найти. Понимаю ли я, вежливо поинтересовался он, что если я не сдержу слово, то подвергну опасности не только его, но и всю свою семью? Я понимала. Не понимала лишь, откуда исходит опасность. Потомки жертв Освенцима хотят разорвать его на клочки?! Вроде бы столько лет уже прошло… Впрочем, в жизни есть место совсем уж невероятным вещам. Как, например, распечатанная мною из Интернета статья под называнием «Бестактная тактика». Главным героем этой статьи был Райнер. Приведу ее фрагмент:
