же он наш… Это твоя шапка?
П и с а р ь. Моя.
Д а в и д. Вот видишь, стало быть, она не моя. Эх, сынок, да будь это наш царь, я бы от радости заплакал! Но наши-то цари, как говорится, были, да сплыли. Правда, слыхал я, будто у нас, сербов, есть еще один король и один князь. Вот бы сказал ты мне, милок, цесарского тебе хлеба вдоволь, вижу, умный ты и ученый, можно ли и, ежели можно, то как из нашего короля и князя хоть какого-нибудь средненького царя получить? Нам, сербам, свои цари давно нужны.
П и с а р ь. Вам хорошо и при нашем царе…
Д а в и д (про себя). Хоть ты и из Лики, дитятко, но меня на мякине не проведешь… (Вслух.) А я ничего и не говорю! Хорошо. Только вот отменил бы он еще третину, десятину и эти, как они называются, штрафы — тогда лучшего царя и не надо!
П и с а р ь. Тогда бы он был и ваш?
Д а в и д. Ну этого я тебе не сумею в точности объяснить… Оно ведь не про всякого скажешь: «Царь наш Лазарь, благороден род твой!» Нет, господин, так не про всякого скажешь!.. А кто это?
П и с а р ь. Это тот, кого вы, мужики, зовете «всемилостивое правительство»…
Д а в и д. А ну-ка погоди, милок, дай-ка я тебя получше разгляжу! (Подвигает стул, встает на него, поднимает руку ладонью над глазами, как козырек, и долго-долго всматривается в портрет.) Ой, да, никак, правительство-то наше на один глаз кривое?!{76} Ах, чтоб тебя… (Падает со стула.) Оттого-то все у нас в стране и идет сикось-накось!
С у д ь я (входит вместе с доктором). Что здесь происходит?
Д а в и д (поднимается с пола). Ничего не происходит, почтенный господин!.. Эх, люди добрые, умри я вчера, так и не знал бы, что всемилостивое правительство наше — кривое!
С у д ь я (обращаясь к доктору). Вот, это тот самый мужик, который обвиняет барсука. Прошу вас, господин доктор, осмотрите его. То мне кажется, что он совсем дурак, а то вроде уж слишком умен. Странный и загадочный субъект!
Д о к т о р (снисходительно). На первый взгляд — он есть сумасшедший, blödsinniger Kerl, Crétin…[27] (Давиду.) Как твой имя?
Д а в и д. Погоди, приятель, сперва давай поздороваемся, как люди, а уж потом… Здравствуй, сударь! Как живешь? Как супруга? Здорова ли?
Д о к т о р. Но! Как тебя называть, как твой имя?
Д а в и д. Господин доктор, ведь не горит, чего торопиться…
Д о к т о р (сердито). Но! Как твой имя?
Д а в и д. Зовут меня, ежели тебе так не терпится узнать, разрази тебя господь, Давид Штрбац, село Мелина, уезд Баня-Лукский, округ Баня-Лукский, страна Босния, нумер дома сорок семь. Так мне славный суд пишет и так мне повестки шлет.
Д о к т о р (с презрительной усмешкой). Этот себя вообразил, будто он граф есть! Но, как это есть? Ты сказал такой большой имя и титул, вроде ты какой граф есть, а?
Д а в и д. Я чту порядок и закон не хуже графьев.
Д о к т о р. Имела шена?
Д а в и д. О, имела, очень даже ученая жена!
Д о к т о р. Имела дети?
Д а в и д. Имела, господин доктор, две взрослые дочери и две девчушки, как два золотых яблочка…
Д о к т о р. Две женские дети и две мужские?
Д а в и д (тихо). Эх ты, злой и бестолковый таракан, да, да, так, так!
Д о к т о р. Зачем обвиняла барсук?
Д а в и д. Зачем обвиняла?.. Сожрал он у меня целую делянку кукурузы…
Д о к т о р. Но, ты есть глупый! Кто обвиняла барсук, обвиняла шивотное? Только дурак! На шивотное, на барсук нет закон…
Д а в и д. А вот и не так! Есть, есть закон у вашего царя! Это мы давеча уже выяснили. И ты мне не мешай!
Доктор сажает Давида на стул, осматривает его, заглядывает ему в глаза, затем вытаскивает какой-то инструмент и начинает измерять ему голову.
Что такое?! Неужто у вас и на ум мерки есть? Оттого вы такие и умные!
Д о к т о р (негромко). Сорок…
Д а в и д. Это что же, выходит, я сорок раз дурак?! Многовато, ей-богу! А какие же вы тогда?
П и с а р ь. Да, да, Давид, ты сорок раз дурак!
Д а в и д. Молчи, птенец желторотый! (Расправил грудь и сверкнул глазами, в которых застыли слезы неукротимой ненависти и злобы.) Вовсе я не сорок раз дурак, господа мои! И вообще не дурак! А чудным вам кажусь оттого, что стучит в груди у меня миллион сердец и криком кричит миллион ртов, и плакал я давеча перед вашим судом слезами миллионов несчастных людей, которых вы так облагодетельствовали, что они едва дышат!
Все смотрят на него в изумлении.
Прощай, воришка-барсучок! С богом, господа мои! Прощай и ты, птенец желторотый! С богом, и не поминайте лихом!
Перевод В. Токарева.
БРАНИСЛАВ НУШИЧ
Политический противник{77}
Это было в те времена, когда у нас, людей образованных, появилось благородное стремление идти в народ и разбудить его. Тогда и я в городке С. предпринял издание одной газеты, прославившей себя тем, что она была первой и вместе с тем последней газетой в этом городке. Эта газета была и останется на века единственным проявлением культуры в С.
И если бы вы знали, какая это была газета! Она была поделена на рубрики, в ней были заголовки и подзаголовки. В ней помещались литературные новости, сенсации, телеграммы и все прочее, что полагается иметь серьезной газете. В самой редакции газеты разделение труда было следующее: я писал передовицы, телеграммы составлял я; я же заполнял литературную страничку, «Юмор», «Торговлю и оборот» и, наконец, «Объявления». Одним словом, я был самым главным своим сотрудником.
Передовые статьи я начинал обычно в высоком стиле — например, словами: «Sine ira et studio»[28], или: «Jacta est alea»[29], или: «Vitam comprendere vero»[30] и так далее. Затем я пространно писал о городской пыли, общинных фонарях и многих других вещах. И обычно эти статьи заканчивал фразами, вроде: «Твердый орешек не сразу раскусишь!», или: «Ни богу свечка, ни черту кочерга», или: «И мы не лыком шиты!»
С обзором международных событий дело обстояло просто. Упомяну две-три политические личности, два-три курорта, где встречаются государственные деятели, вставлю два-три иностранных слова — вот и готов политический обзор. Из международного словаря я чаще всего употреблял слова: Бисмарк, Гирс, Гладстон, Бад-Ишль, Гастингс, Баден-Баден и, наконец, «инициатива», «компромисс» и «солидарность».
В рубрике «Новости дня» я обычно отмечал явления местного значения, например: «Сегодня в наш город прибыли четыре человека, что дает возможность сделать глубокие выводы о развитии нашего города». Или: «Освещение нашего города быстро прогрессирует. Вчера городская община
