Thepennie’s the jewel that beautifiesa’[206].
– Я никак в толк не возьму, что это нашло на всех этих горожан в Сент-Лансесе, не понимаю, совсем не понимаю.
– Со всеми их «Как вы поживаете?» ты хочешь сказать?
– Да, с их бесконечными «как вы поживаете?», и пожатием рук, и приглашениями в гости, и нежными расспросами о тебе, Джон.
То были слова из разговора между Джоном Смитом и его женой в субботний вечер, весной, коя последовала за отъездом Найта из Англии. К этому времени Стефан давно вернулся в Индию; а сама стойкая супружеская чета переехала из коттеджа, принадлежавшего лорду Люкселлиану в парке Энделстоу, в комфортный дом у дороги в миле от Сент-Лансеса, где Джон открыл под своим именем мастерскую камня и шифера.
– Когда мы перебрались сюда шесть месяцев назад, – продолжала миссис Смит, – то, несмотря на то что я так много лет щедро расплачивалась в городе, резвые владельцы магазинов, где я совершала покупки, говорили со мной только у своих прилавков. А повстречаешь их на улице полчаса спустя, так они обходятся с тобою как с незнакомкой, равнодушно таращась тебе в глаза.
– Глядят сквозь тебя, как сквозь стеклянное оконце?
– Да, самые наглые из них так и делали. Те, кто нравом поспокойнее и поравнодушнее, смотрят над моей макушкой, в сторону от меня, над моим плечом, но никогда не встречаются со мной глазами. Благовоспитанно-скромные воротят лицо на юг, если я иду с восточной стороны, и проносятся, стараясь держаться от меня на расстоянии, точно я собираюсь делить с ними тротуар. Щеголеватый молодой книгопродавец выделывал эти фокусы; дочери мясника; юные сыновья обойщика. Они с тобой приятели, покуда ведут дела не на глазах у всех, но ничуть не заботятся о пожилой женщине, когда самым благородным образом удирают так, что только пятки сверкают, едва завидят издалека тех, с кем ведут торговлю.
– Твоя правда, Мария.
– Что ж, теперь все разом переменилось. Не успела я зайти на рынок, как миссис Джоакс подлетела ко мне на глазах у всего города и говорит: «Дорогая миссис Смит, как вы, должно быть, устали от вашей прогулки! Милости просим ко мне перекусить! Я настаиваю на этом – мы ведь с вами столько лет знакомы! Помните, как мы с вами когда-то ходили за совиными перьями на развалины замка?» Никогда не знаешь, кто тебе может потребоваться, поэтому я ответила ей вежливо. Не успела я завернуть за угол, как этот преуспевающий молодой адвокат Свит, который такой денди, подбежал ко мне, запыхавшись. «Миссис Смит, – говорит он мне, – извините мою грубость, но побег ежевики зацепился за кончик подола вашего платья, который вы тянете за собою с тех пор, как вошли в город; позвольте мне отцепить его для вас». Можешь ли ты мне поверить, что все это происходило подле самой ратуши? В чем причина этой неожиданно проснувшейся любви к пожилой женщине?
– Не могу сказать, если только это не раскаяние.
– Раскаяние! Был ли когда-нибудь еще такой дуралей, как ты, Джон? Неужели кто-то когда-нибудь раскаивается, когда у него деньги в кармане и пятьдесят годов жизни впереди?
– Ну, теперь и я призадумался, – сказал Джон, обходя молчанием эти вопросы как едва ли уместные, – что и я получил больше любви да заботы со стороны людей за сегодня, чем за все то время с тех пор, как мы сюда перебрались. Ба, старый олдермен Тоуп вышел на середину улицы, где я стоял, чтобы пожать мне руку, ну, так мы с ним и обменялись рукопожатием. Я еще подумал, что это странно. Да, и была еще встреча с молодым Уэррингтоном.
– Кто он?
– Да торговец с Хилл-стрит, который день-деньской бренчит на каком-нибудь эдаком инструменте, да сам продает флейты, трубы, скрипки и большие клавикорды тоже. Он болтал с Эдлоскерри, тем низкорослым холостяком, что держит свои деньги в фондах. Я проходил мимо, я уверен, не ожидая и не думая о кивке от людей такого бойкого склада характера, будучи в своей рабочей одежде…
