4.
— Ты?! Среди дня? — пораженная жена скосилась на напольные, восемнадцатого века, часы. — Так! Дай сама догадаюсь. Все-таки побывал в больнице! Что-то серьезное?
— Придется тебя огорчить: воспаление легких. Приговорен к десяти дням домашнего ареста. Отдаюсь на поток, так сказать, и разграбление. Сама и колоть будешь. Так что поизгаляешься по полной программе — за все свои обиды.
— Ну, ничего, воспаление легких — это не край света. Хоть отвлечешься ненадолго от своей суеты, — жена сочувственно сморщила нос, неумело сдерживая радость: в последние годы видела мужа урывками, больше — на официальных приемах.
— Надеюсь — ненадолго, — Осначев мрачно подмигнул своему отражению в зеркале. — Только это… мне отдельную посуду. Пневмония пневмонией, но — для чистоты, так сказать, эксперимента. И вот что, пожалуй…
— Будь добра, достань-ка там из загашников мои «недописки». Ну, ты помнишь. Холсты-то еще не перевелись в доме? Всё одно время терять.
Стесняясь расспросов, он поспешил скрыться в мансарде. «Значит, что-то серьезное», — безошибочно догадалась жена.
5.
— Да ты, похоже, в рубашке родился, — главврач, как заведенный, переводил взгляд с прежнего снимка на новый, не в силах осмыслить то, что видел. — Чисто! Все затемнения ушли. Выходит, всё-таки было воспаление. М-да, редчайший случай. Сейчас, задним числом, могу признаться, что мысленно тебя похоронил, — затемнение на стволе настолько было явно выраженным. Скажи кто другой, не поверил бы.
Будто избавляясь от наваждения, он протянул снимки порозовевшему Осначеву.
— Да и так как-то… посвежел. На диване валялся?
— Писал. Не поверишь, опять за картины взялся.
— Потянуло-таки?
— Не то слово. Правда, сначала тяжко — мазок пропал. Это ж как у вас — каждодневный труд надобен. Но теперь рука вспомнила, — втянулся. Думаю даже на выставку заявиться. Только сначала с накопившимися делами разгребусь… О, черт!
Он скосился на настольный календарь, схватился за телефон, сноровисто набрал номер:
— Что с завтрашним тендером?!
— Так вы вроде выключились, — начальник безопасности обиженно перевел дыхание. — К вечеру везем заявку. Но — я докладывал — нашу сумму Фринштейн «засветил». Так что результат, считайте, заранее известен.
— Кроме тебя кто насчет Фринштейна знает?
— Никто. Вы ж запретили…
— Отличненько! — напористо перебил Осначев. — Что и требовалось доказать. Вот теперь мы им, звездюкам, покажем ху есть ху. О звонке никому ни слова и — живо ко мне. Настоящую сумму пропишу и вручу лично тебе — вместе с полномочиями. Сдашь за десять минут до конца срока. Они меня похоронили? Тем лучше. Оказывается, с того света действовать сподручней.
Он бросил на рычаг трубку, торжествующе глянул на стоящего выжидательно главврача:
— Вот так-то, эскулап! Нас ждут великие дела. Ну, будь!
— Так это… — растерялся главврач.
— Ах да, — шагнувший к двери Осначев вернулся, сжал ладонь прежнего приятеля. — Спасибо тебе за хлопоты… Это что?
Он недоуменно скосился на папочку, которую главврач принялся неловко ему всовывать.
— Ты ж сам предложил. Насчет реконструкции. Мы тут за эти дни технико-экономическое обоснование подготовили. Чтоб не думал, что с потолка.
— А! Да, да. Давай, раз обещал. Прикину, чем можно помочь. Хотя сейчас такие расходы предстоят — мало не покажется.
Нетерпеливо махнув рукой, Осначев устремился к выходу.
В кабинет к главврачу вбежал дожидавшийся в приемной зам.
— Что?! Когда деньги дадут?
— Ты врачебные заповеди хорошо помнишь? — тихо поинтересовался тот.
— Ну?
— Так я тебе еще одну добавлю. Не спеши вылечивать богатеев.
6.
Банкет по случаю выигрыша тендера был организован в «Рэдиссон Славянской» с размахом.
Торжествующий нефтяной магнат снисходительно принимал поздравления, не прекращая давать интервью для завтрашнего «Коммерсанта»:
— Социальные программы — вещь, конечно, замечательная. Мы от них не отказываемся. Но есть и жесткая целесообразность. Раз мы стали сырьевой державой, то иного пути, как расширять бизнес, у нас нет. Я уже дал команду саккумулировать финансовые потоки на приобретение одного из газовых месторождений в Астраханской пойме.
