сегодня. Однако, когда послание поступило ко мне, приготовления продвинулись вперед настолько, что оказалось невозможным рассмотреть вопрос об отсрочке объявления мною о капитуляции Германии».
Это послание Трумэна будет получено в Москве только в 10 вечера по московскому времени, то есть через шесть часов после того, как и Черчилль, и Трумэн уже сделали заявления по радио о долгожданной Победе. Вместо запланированного одновременного заявления трех лидеров последовали заявления руководителей Великобритании и США, которые информировали об этом Сталина постфактум. Проигнорировав просьбу главы страны, внесшей основной вклад в разгром нацизма.
Если Черчилль в своем выступлении говорил о советском союзнике, то Трумэн не упомянул его вообще.
Правда, президент США отправил Сталину в тот день послание, в котором были следующие слова: «Вы продемонстрировали способность свободолюбивого и в высшей степени храброго народа сокрушить злые силы варварства, как бы мощны они ни были. По случаю нашей общей победы мы приветствуем народ и армии Советского Союза и их превосходное руководство».
Америка тоже уже широко праздновала. «И началось, – вспоминал Громыко. – День Победы запомнился мне бесконечным потоком поздравлений. Они нахлынули со всех сторон. Звонили самые разные люди, знакомые и незнакомые, в том числе Юджин Орманди, Чарли Чаплин, дипломаты, государственные деятели, представители различных американских общественных организаций и, конечно, часто бывавшие в советском посольстве эмигранты из нашей страны, у которых не завяла патриотическая душа.
Через некоторое время позвонила Лидия Дмитриевна (она в то время находилась в Вашингтоне) и прерывающимся от волнения голосом сообщила:
– К нам в посольство без конца идут люди, у ворот выстроилась огромная очередь. Все радуются и поздравляют. Тысячи людей ждут, что ты выйдешь и скажешь им речь. Мы объясняем, что посла нет, он в Сан-Франциско, а они все равно стоят, говорят: “Пусть русские выходят, мы их будем поздравлять. Эта победа – наша общая радость”».
А в Сан-Франциско глава советской делегации на Учредительной конференции ООН, зампред Совнаркома и ГКО, нарком иностранных дел Молотов устроил прием для делегатов конференции и прессы. Поскольку в СССР о Дне Победы еще не было официально объявлено, прием был назначен якобы в честь глав украинской и белорусской делегаций Дмитрия Захаровича Мануильского и Кузьмы Венедиктовича Киселева, впервые в тот день появившихся в зале заседаний. Но все равно поздравить с Победой пришли все главы делегаций и министры иностранных дел стран-участниц. В сообщении ТАСС об этом событии советские граждане прочли: «На приеме присутствовали сотни делегатов, в том числе Стеттиниус, Иден, А. Кларк Керр, премьер Южно-Африканского Союза Смэтс, делегаты Югославии Шубашич, Жупович, Симич, представитель Чехословакии Масарик, представитель Канады Кинг, представитель Новой Зеландии Фрэзер» и так далее: большой список глав правительств, министров, должностных лиц. «Прием происходил в атмосфере сердечной дружбы по отношению к Советскому Союзу».
Киселев в воспоминаниях насчитает на том приеме семьсот человек. И добавит: «На приеме были произнесены тосты в честь победы над гитлеровской Германией, в честь содружества Объединенных Наций и другие. Все члены белорусской делегации, в том числе и я, сильно волновались, идя на первый дипломатический прием. Наши более опытные товарищи успокаивали нас, давали ценные советы».
Молотов предложил почтить память павших минутой молчания.
Многочисленные представители прессы рвали Молотова на части и предлагали выступить с официальным заявлением в связи с Победой. Но он ждал заявления Сталина.
В тот день Молотов сделал еще одну важную вещь. Поздравил с 16-летием свою дочь Светлану. Мою маму.
О том, как был подписан Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил, расскажут непосредственные участники этого поистине исторического события. Прежде всего Маршал Советского Союза, заместитель наркома обороны Георгий Константинович Жуков: «Рано утром 8 мая в Берлин прилетел А. Я. Вышинский. Он привез всю нужную документацию по капитуляции Германии и сообщил состав представителей от Верховного командования союзных войск.
С утра 8 мая начали прибывать в Берлин журналисты, корреспонденты всех крупнейших газет и журналов мира, фоторепортеры…
В середине дня на аэродром Темпельхоф прибыли представители Верховного командования союзных войск… маршал авиации Великобритании Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. де Латр де Тассиньи… С аэродрома союзники прибыли в Карлсхорст, где было решено принять от немецкого командования безоговорочную капитуляцию.
На тот же аэродром из города Фленсбурга прибыли под охраной английских офицеров генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота фон Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф, имевшие полномочия от Дёница подписать акт о безоговорочной капитуляции Германии».
О своем путешествии в Берлин генерал-фельдмаршал Кейтель напишет в камере смертников в Нюрнберге: «8 мая, после возвращения Йодля 7 мая из ставки генерала Эйзенхауэра в Реймсе, я по поручению гросс-адмирала… на английском транспортном самолете вылетел в Берлин… Мы сначала полетели в Штендаль. Там была сформирована эскадрилья пассажирских самолетов под командой маршала авиации – полномочного представителя генерала Эйзенхауэра. После своего рода круга почета она приземлилась (мой самолет сел последним) на аэродром Темпельхоф. Английская и американская делегации были встречены почетным караулом русских, гремел военный оркестр. Мы смогли издали, с места нашей посадки, наблюдать за этой церемонией. К нам был прикомандирован русский офицер; мне сказали, что он обер-квартирмейстер генерала Жукова. Он ехал в машине со мной. За нами следовали остальные машины моего сопровождения».
Этим «обер-квартирмейстером» был отвечавший за германскую делегацию в Берлине заместитель наркома внутренних дел и будущий председатель КГБ СССР Иван Александрович Серов, который тоже поделится воспоминаниями: «Кейтель, услышав музыку военного оркестра, поправил свою фуражку и с наглым видом направился в сторону почетного караула. Я рукой показал: стой!..
В свою машину я посадил Кейтеля, остальных в другую машину. В машине я с удовольствием задал Кейтелю вопрос:
– В каком году прошлого века был русский комендант Берлина?
Он ответил:
– В 1813 году.
Далее я спросил:
– А кто был комендантом Берлина в то время?
Кейтель не помнит. Я спокойно сказал:
– Генерал-аншеф граф Чернышев.
А затем добавил, что сейчас комендантом Берлина назначен командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Берзарин… Кейтель, выглядывая из машины и видя разрушенные дома и кварталы, качал головой и делал замечания о больших разрушениях. Я ему на это сказал, что “ваши фашистские головорезы у нас в СССР разрушили сотни городов и деревень и истребили миллионы жителей”. Он замолчал.
Привезли мы всех в бывшее инженерное училище в Карлхорст и разместили в приготовленных домиках, где они отдохнули и перекусили».
Продолжал рассказ о том дне маршал Жуков: «Здесь, в Карлхорсте, в восточной части Берлина, в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища подготовили зал, где должна была проходить церемония подписания акта…
Не
