Хозяин антикварной лавки на улице Эдуарда VII рассказал Климу что шанхайские содержатели ломбардов озолотились на русских. Беженцы приносили камни, меха, даже иконы.
– Плохи у них дела, – качал головой старый антиквар. – У соседа-кондитера женщина витрину разбила, он полицию вызвал, чтоб разобрались. Оказалось, у этой дамы двое маленьких детей. Они три дня ничего не ели. Мать увидела пирожные и за кирпич схватилась.
У Богоявленской церкви[14]– грязь, шум, теснота. Заросший солдат, член Православной дружины, разливал суп из бадьи. Очередь с мисками тянулась через двор, конец ее исчезал на улице.
– Нас тут уже шесть тысяч, – сказал пожилой ротмистр. Достал из сапога ложку, отер полой. – Поезда каждый день подвозят народ с севера.
Обедать садились прямо на землю.
– Говорят, в Австралию телеграмму послали – чтоб нас туда отправить.
– Держи карман шире. У них специальный закон о переселенцах есть: лицам, не имеющим средств к существованию, въезд воспрещен.
Мыло для стирки взвешивали на аптечных весах.
Очередь за ведром – воды принести. Очередь на веревку – белье посушить.
К ограде подкатила телега. Добротно одетый человек спрыгнул на мостовую:
– Десять человек на бойню – кишки таскать. Есть желающие?
Толпа всколыхнулась, кинулась к благодетелю.
2
В русском консульстве все то же самое: усталые казаки, раненые в грязных бинтах, мамочки с детьми.
Клим поймал на лестнице растрепанную секретаршу.
– Консульство закрыто! Нам денег не перечисляют с семнадцатого года. Чем можем, тем помогаем. Куда?! – рявкнула она, увидев, как двое солдат вошли в уборную. – Не сметь портянки в раковине полоскать! Замок повешу!
Те стояли понурясь.
– Да мы руки помыть…
– Не сметь руки мыть! Здесь вам не баня!
Секретарша убежала.
– Вот злыдня какая, – покачал головой батюшка, сидевший на подоконнике. – Воды ей для православных жалко.
– Отец Серафим? – удивился Клим. – И ты здесь?
Батюшка встал – мятый подрясник, дырявые сапоги.
– Беда нам в этом Шанхае. Сходил к епископу нашему, Симону: дайте, говорю, службу – пропадаю ведь. А он: «Могу только за штатом оставить». Мне хоть куда – хоть механиком, хоть электриком: я все умею, – лишь бы деньжат чуть-чуть заработать. – Отец Серафим закашлялся. – Лихорадит меня. Давеча пошел доски пилить – без благословения. Сказали, что булку с чаем дадут. А там дождь как из ведра. Просквозило…
– Матушка твоя как? – спросил Клим.
– Здорова. Нянькой устроилась. Дом чистый, хороший. Детки двух и трех лет. Ладно хоть Наташенька моя пристроена: жалованье платят и кормят. У ней даже комната своя под лестницей есть.
– А ты где ночуешь?
Отец Серафим только рукой махнул:
– Тут типография недалече. У них на заднем дворе макулатура свалена – вот в нее и зарываюсь. – Он опять закашлялся.
– Пойдем со мной, – сказал Клим. – Тебе переболеть надо.
3
Ада вбила каблуком два гвоздя, протянула проволоку и повесила оранжевую занавеску – отделиться от Клима. У нее свой мир: книги, хлебцы на листе из тетради, подушка с портретом аргентинского певца Карлоса Гарделя – нашла такое чудо на китайском рынке, потратила все чаевые.
Письмо тете Клэр в Техас отправлено, надо дождаться ответа. Она подтвердит, что Ада Маршалл действительно американка по отцу. Пригласит в гости и вышлет денег. А Клим будет вечно сидеть в этой дыре.
Люк в полу откинулся. Голос Клима:
– Залезай сюда, батюшка. Сейчас я самовар поставлю.
Ада отдернула занавеску:
– Вы что, гостей решили пригласить?
Отец Серафим – грязный, борода спутанная:
– Здравствуй, девочка…
Клим усадил его на циновку:
– Ничего, отлежишься, выздоровеешь. Ада, он здесь переночует.
Ада не могла выгнать Клима – он не уходил. Он распоряжался ее жизнью, ее деньгами. Он приводил в дом посторонних, ни о чем не спрашивая. Ада – пустое место для него.
– Я плачу за комнату! Давайте всех приведем! Всю улицу!
Отец Серафим шмыгнул носом:
– Пойду я…
– Сиди, батюшка! – Клим сжал его плечо. – Куда ты пойдешь с температурой? Ада, прекрати! Что ты как маленькая?
– Я не позволю с собой так обращаться! Я вас кормлю за свой счет, а вы…
Входной люк подпрыгнул от удара: Чэнь опять стучал снизу метлой.
– Господин Клим, побейте вашу женщину! Ее крики мешают соседям!
Ада задернула занавеску. Наплакалась, умылась, переоделась в танцевальное платье.
– Не провожайте меня! – рявкнула, когда Клим принялся собираться. – Одна дойду!
– Не валяй дурака.
