еще занимался в школе. У человека ноют все мышцы, а от занятий болит голова. Вместо того чтобы отдыхать, он и сейчас продолжает трудиться: он решает сразу несколько очень серьезных задач — как же ему все-таки быть с денежными затруднениями и так далее и тому подобное. Да еще накачивает мышцу левой руки и правой ноги. Да еще решает космический кроссворд.
В это время в класс врываются во главе с Масловым презренные лирики и начинают над ним строить всякие шаржики-маржики. Да еще дают всякие прозвища. Справедливо это? Несправедливо! А если это несправедливо, то дать за это по первое число! Справедливо? Справедливо! Я стал грозно и неторопливо приближаться к драмкружковцам со словами:
— Удар, его воздействие на тела изучал еще Леонардо да Винчи, но он, понятно, не располагал техникой наблюдения быстро протекающих процессов, и он, и Исаак Ньютон, живший на два столетия позднее, исследовали движение, предшествующее удару, и его результат: деформацию, изменение структуры тела, — продолжал я сыпать скороговоркой, — но постичь процесс распространения ударной волны в теле, а тем более измерить его они, конечно, были не в состоянии.
Как раз на этой мысли я успел подойти к Маслову и со словами: «И знание! И сила!» — стукнул его как следует, чтобы он в следующий раз знал, как меня передразнивать. Я в то же время громко развивал идею удара:
— Со временем необходимость измерений этого процесса становилась все более настоятельной, вырастала в проблему: ведь удар — одновременно созидающая и разрушающая сила, и его способность разрушения нужно контролировать.
Думаю, что больше от разрушительной силы моих ударов, чем от созидательной, все девчонки сразу с визгом разбежались, конечно, в разные стороны. Только одна Т. Т. почему-то осталась бесстрашно стоять на месте. Я думал, что весь драмкружок распадется после первого же распространения моей ударной волны в их телах, но Бегунов, Ломакин, Кашин и Дудасов сплотились, словно хоккейная команда. И бросились, как один, на выручку Маслову, издавая жалкие выкрики:
— Ах ты, Угрюм-башка!
— Кроссворд!
— Дух изгнания!
На что я им ответил:
— Ударные волны распространяются в твердом теле примерно так же, как звуковые в закрытой комнате — отражаясь, интерферируя (то есть накладываясь), усиливая или ослабляя друг друга. Ударное ускорение в разных точках тела различно, его далеко не всегда можно предвидеть, рассчитать. Вот почему важно уметь его измерить. Этим и занимаются ученые лаборатории измерений параметров удара Всесоюзного научно-исследовательского института метрологии имени Д. И. Менделеева в Ленинграде.
Конечно, делать сразу четыре дела лучше в спокойной обстановке, чем во время потасовки. Но я и здесь не терял даром времени: сыпал удары направо и налево (нырок! уклон! обманное движение! удар!), читал лекцию «Как измерить силу удара», решал кроссворд (созвездие южного полушария неба из восьми букв?) и думал о денежных затруднениях (Что же делать мне с деньгами? Что делать?).
Было еще и пятое дело, если быть точным. Кроме ударов, которые я наносил, были еще удары, которые я получал, или, как говорят боксеры, пропускал. Один из таких ударов пришелся мне в лоб. Это был отличный удар. Такой мощный и результативный, что вопрос о сурдокамере, где бы я мог тренировать себя в тишине изолированного пространства, вдруг как-то разрешился сам собой: СУРДОКАМЕРУ МОЖНО Ж УСТРОИТЬ ЛЕТОМ В ДЕРЕВНЕ! У БАБУШКИ! В ПОГРЕБЕ! В ДЕРЕВНЕ! В ДЕРЕВНЕ ПОД ЗЕМЛЕЙ НАВЕРНЯКА СТОИТ ПОЛНАЯ ТИШИНА! И ПРОДУКТЫ ТАМ ЕСТЬ!..
«Да, кто-то очень удачно съездил меня по лбу. Даже непонятно, кто из этих желторотиков может обладать таким хорошо поставленным ударом?» — подумал я, разбрасывая всех в разные стороны и загоняя Маслова и Дудасова в геометрическую фигуру, образованную углом класса. «Так, Иванов! Так! Разделяй и властвуй, Иванов!» К сожалению, мою программу мне удалось выполнить только наполовину. Именно в тот момент, когда я разделил всех самодеятельников и собрался над ними властвовать, в класс в сопровождении наших девчонок вошла классная руководительница. По закону инерции (открытому Галилеем еще в 1632 году!) я еще некоторое время, конечно, продолжал драться и даже договорил до точки следующий абзац:
— Но длительность ударного процесса весьма кратковременна — от сотен миллисекунд до нескольких микросекунд. И тут на помощь метрологам приходят запоминающие осциллографы. Их осциллограмму можно наблюдать и фотографировать с экрана хоть через несколько суток после того, как произведено измерение! Однако ударное ускорение, основной параметр удара, осциллограф не может учесть, так как оно возникает уже после того, как сработал прибор. Полученную осциллограмму нужно описать математически, вложить информацию в перфоленту, обработать ее на ЭВМ — и лишь после этого можно считать, что работа закончена.
— Это еще что такое? Что здесь происходит? — сказала громко Зинаида Ефимовна.
Подумать только, как часто люди задают друг другу множество самых ненужных вопросов! По-моему, это все из-за того, что они просто не умеют ценить и экономить свое и чужое время. Возьмем, к примеру, нашу классную руководительницу. Она входит в зал и видит, что на сцене дерутся ребята. Видит, что дерутся, и все-таки спрашивает: «Это что здесь происходит?» Что происходит? Драка происходит! Я понимаю, если бы этот вопрос задал наш химик. Он подслеповатый. Это могло бы оправдать вопрос. А у Зинаиды Ефимовны очень даже хорошее зрение. Хорошо, что в сверхкосмонавтских науках это невозможно. Там вопросы надо задавать точно. И отвечать тоже точно и без лишних слов.
Обо всем этом я успел подумать, пока Зинаида Ефимовна читала мне нотацию о том, какое безобразное впечатление производят на нее в последнее время мои поступки. Вот к чему все сводится, когда о поступках человека судят только по его поступкам. К безобразному впечатлению. Я уже хотел было посоветовать Зинаиде Ефимовне судить обо мне, хотя бы на этот раз, не по моим поступкам, а по мотивам моих поступков, но не успел. В это время в моей голове промелькнула более важная для моих будущих сверхкосмических полетов мысль. Я вспомнил о своем пульсе.
Ничего. Я и так все выдержу. Я — Чедоземпр! Я вас не понял! Не перехожу на прием!
Зинаида Ефимовна продолжала все еще транслировать свою нотацию, когда, значит, в моей запыхавшейся голове мелькнула мысль о пульсе. С этими разговорами я совсем забыл о том, что я, по моей программе, должен был делать сразу же после драки. Я положил большой палец правой руки на пульс левой и, выбрав момент, когда Зинаида Ефимовна набирала в себя воздух, сказал:
— Зинаида Ефимовна, помолчите,
