Приехав в Россию, Екатерина застала разврат на троне, который можно было назвать обычным для всех европейских тронов в галантном XVIII веке (кроме австрийского, где на престоле сидела целомудренная Мария Терезия, ее при всех дворах Европы дружно честили «ханжой»). После смерти великого Петра русский престол занимали дамы, у которых были знаменитые любовники, как были знаменитые любовницы у французских Людовиков.
В России, как и в Европе, фавориты становились властью. Фаворит русской Императрицы Бирон диктовал политику России, как и фаворитка Людовика Пятнадцатого маркиза де Помпадур – Франции. «Хуже нет, когда кол и дырка решают судьбу Европы», – сердился негалантный Фридрих Великий.
«Унтер-офицер по имени Потемкин»
Екатерине было сорок пять, ему – тридцать четыре, когда начался этот Роман Века. Первобытная энергия и сексуальность гиганта буквально притягивали к нему женщин. С юности его раздирали самые неожиданные желания и страсти. Он прекрасно учился в университете, но ушел, мечтал жить в монастыре, чтобы в двадцать три года оказаться… в конной гвардии! Он был среди активных участников переворота. Екатерина его сразу отметила – интуиция правителя или женщины? Напомним: тотчас после переворота она написала Понятовскому: «В конной гвардии один офицер, по имени Хитрово, 22 лет, и один унтер-офицер 17-ти [ему было двадцать три. – Э. Р.], по имени Потемкин, всем руководили со сметливостью, мужеством и расторопностью». Поэтому он оказался среди «самых верных», которых она отправила в Ропшу охранять (точнее – убивать) несчастного Петра Третьего. Был ли Потемкин в тот день среди убийц? Неизвестно. Хотя вряд ли, душить беззащитного – это не его. В дальнейшем он стал появляться при дворе, и Екатерине очень нравилось, как, не страшась всемогущих братьев Орловых, он открыто за ней ухаживал. Видимо, тогда же Потемкин написал песню «Коль скоро я тебя увидел, я мыслю о тебе одной». Красавец Григорий Орлов относился к этим ухаживаниям другого Григория насмешливо…
У Григория Потемкина удивительное лицо – он был сразу красив и уродлив. Нос с горбинкой, матовая кожа и мужественная фигура гиганта. Потеря глаза – результат неверного лечения – наградила его прозвищем «Циклоп» и черной муаровой повязкой. И подкосила его. Лишившись глаза, Циклоп впал в депрессию; пропала пьянящая уверенность в себе, он покинул двор, исчез… Графиня Брюс, тогдашняя наперсница Екатерины в любовных похождениях, давно почувствовала интерес Императрицы к Потемкину. Она вовремя сообщила ей о несчастье Циклопа. Екатерина велела передать Потемкину: она очень сожалеет, что «человек толь редких достоинств пропадает для света, для отечества и для тех, которые… искренне к нему расположены».
Когда новый фаворит Васильчиков оказался «досадной ошибкой», она позвала в Петербург «человека толь редких достоинств», о котором, как видно и не забывала.
В это время Потемкин сражался в действующей армии на войне с турками. Он стал армейским генералом, отличился в знаменитых победных битвах при Ларге и Кагуле, был бесстрашен в рукопашных схватках и кавалерийских атаках.
Осенью 1770 года он побывал в Петербурге, участвовал в празднике георгиевских кавалеров и был «отменно принят при дворе». Это стало прелюдией. Он вернулся в армию, но 4 декабря 1773 года получил августейшее шутливое письмо. Его просили, зная его отвагу и храбрость, помнить, что Государыня желает «ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить» и просит «по-пустому не даваться в опасности». «Вы, читав сие письмо… сделаете вопрос, к чему оно написано?.. К тому чтоб вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна».
Это было объяснением в любви – Государыни всея Руси к армейскому генералу. После чего она позвала его в Петербург.
Любовная исповедь Императрицы
Уже в феврале 1774 года он был в Царском Селе. И состоялось небывалое…
Императрица тотчас назначила ему свидание, но армейский генерал не явился. Генерал написал Императрице, что слухи о ее пятнадцати прошлых любовниках его слишком мучают. Ибо для него любовь к ней – главное в его жизни. Он потребовал от Императрицы чистосердечной Исповеди.
И писучая Императрица всея Руси по требованию армейского генерала… тотчас взялась за перо – к радости будущих исследователей! Двадцать первого февраля он получил письмо с текстом, озаглавленным «Чистосердечная исповедь».
В этой Исповеди она написала, на наш взгляд, фразу, которая многое объясняет в ее жизни: «Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви».
Екатерина добросовестно перечислила генералу поиски сердца – от первого любовника, который появился «не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если б я в участь получила с молодости мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась». Это был князь Салтыков, «прекрасный, как день», у которого «глаза – отменной красоты». И прибавила грустно-насмешливо: «…хотя так близорук, что далее носа не видит». Елизавета удалила Салтыкова – отправила с дипломатической миссией в Гамбург. И тогда в опустевшем сердце появился поляк Понятовский, которого несносная Елизавета также вскоре убрала из Петербурга. И только тогда ее сердце покорил Григорий Орлов. И опять она мечтала о вечной любви – пристанище сердца: и этот «сей бы век остался, если б сам не скучал» (скука – это его любовницы). «Я сие узнала в самый день его отъезда… и просто сделала заключение, что о том узнав, уже доверки иметь не могу…»
На самом деле Григорий Орлов с самого начала вел себя с ней не как жалкая содержанка, а так, как должен вести себя с бабой достойный гвардеец – то есть спал с нею, не забывал и о других дамах, пил, кутил и так далее. Но она принимала все это, любя его, старалась не замечать похождений… пока он не стал ей вреден. И тогда, как мы помним, государственница Екатерина закончила отношения – сбросила балласт! Далее, как она пишет, сделала «из дешперации [от отчаяния. – Э. Р.] выбор кое-какой». Так появился «кое-какой» Васильчиков, который, тем не менее, был с ней целых полтора года! Все это время она «более грустила, нежели сказать могу… и всякое [его – Э. Р.] приласканье во мне слезы возбуждало, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года».
