в каждый брус и половицу. Это слегка сводило Сорчу с ума — тот факт, что Орек и все мужчины из рода Брэдей знали, каким станет дом, в то время как она дала обещание не подглядывать и могла видеть только его внешний вид. Ни уговоры, ни угрозы не помогли ей выведать хотя бы намек, что, вероятно, злило ее ещё сильнее.
Когда Сорча с лучезарной улыбкой подошла к нему, напряжение от беспокойства о том, все ли в доме правильно и безупречно, сменилось возбуждающим предвкушением. Скоро он покажет ей дом, который принадлежит им.
Ему не терпелось наполнить его — ею, их жизнями, юнлингами.
Орек протянул руки к своей паре. После того, как передала Эйслинн цветы, Сорча вложила свои руки в его.
— Ты такой красивый, — прошептала она ему.
Румянец пополз вверх по его шее. Все, что он сделал, это нашел прекрасную кожаную тунику, которая хорошо сидела на нем, начистил сапоги и зачесал назад волосы. Именно Фальк надел ему на шею традиционный орский торквес3 — ошеломляющий подарок от вождя орков.
— Ты слишком красива, чтобы выразить это словами, — прошептал он в ответ, заливая ее румянцем.
Наблюдая за ними, лорд Дарроу, поблескивая глазами, наконец откашлялся.
— Готовы? — когда Сорча кивнула, он подмигнул ей и начал. — Для меня большая честь связать вас двоих сегодня, завтра и навсегда.
Собравшаяся толпа притихла при его словах, придвинувшись ближе к долине, чтобы стать свидетелями их обета.
Возможно, когда-то Орека раздражало такое количество людей, окружающих его со всех сторон, но сегодня он был более чем счастлив, что все увидели его прекрасную пару и то, как они предъявят права друг на друга. Окруженный семьей и друзьями, он давал клятвы женщине, которая владела его телом и душой… это было больше, чем Орек мог когда-либо мечтать.
— Ты, Сорча Брэдей, пришла сегодня по собственной воле?
— Так и есть, — сказала она, подмигнув Ореку.
— И ты собираешься взять этого мужчину в мужья, посвятить себя ему, связать себя с ним и отдать ему весь остаток своих дней?
— Да.
Сердце Орека забилось со всей силой и окончательностью стрелы, попавшей в цель.
Судьба, эта женщина!
— И ты, Орек из клана Каменной Кожи, пришел сегодня по собственной воле?
— Да.
— И ты собираешься взять эту женщину в жены, посвятить себя ей, связать себя с ней и отдать ей весь остаток своих дней?
— Попробуйте остановить меня.
Толпа зашумела и засмеялась, и Сорча улыбнулась ему, снова покраснев.
Вытащив из кармана красную ленту, Дарроу намотал ее на их сцепленные руки, связав их вместе, прежде чем завязать концы узлом.
— Связанные вместе, переплетенные вместе, соединенные вместе.
Провозглашение проникло в Орека подобно первым весенним дождям, пропитывая и очищая. Он втянул глубоко в себя слова, которые объявили всему миру, что они связаны во всех отношениях.
— Я объявляю их мужем и женой. Что скажете вы?
— Мы приветствуем их! — скандировала собравшаяся толпа.
— Тогда перед своей родней принесите свои клятвы и скрепите их.
Слезы заблестели в глазах Сорчи, когда она подошла ближе, прижимая их связанные руки между телами. Ее сладкий аромат дразнил его нос, и он свободной рукой обнял ее, ее платье было мягким под его рукой.
— Я не могу сожалеть о том, что меня украли, — сказала она, — потому что это привело меня к тебе. Лучший мужчина, которого я когда-либо знала. Ты сделал гораздо больше, чем спас меня. Ты нашел меня, Орек. Ты видишь меня, — она поцеловала его в центр груди. — И я вижу тебя, любовь моя. Ты храбрый, ты добрый. Ты полукровка. И ты весь мой.
Его горло перехватило, когда он с трудом сглотнул, потребность окружить себя своей парой, похоронить себя внутри и связать их вместе — внутреннее побуждение, от которого кровь закипала в жилах.
Сорча объяснила ему, что существуют традиционные человеческие клятвы, которым он может следовать, что речь идет о намерениях и значении, стоящем за ними, но Орек не хотел, чтобы чьи-то слова были у него на устах.
Крепко прижимая ее к груди, он прохрипел:
— Никто никогда не заботился обо мне. По праву, ты тоже не должна была. Но ты приняла меня в свое сердце, в свой клан, и я никогда не буду принимать это как должное. Ты — сердце в моей груди, воздух в моих легких. Ты — моя пара, и я отдам тебе все, потому что ты — все для меня..
— Я так сильно люблю тебя, — прошептала она, и слезы увлажнили ее розовые щеки.
Он аккуратно стер их.
— Я люблю тебя, сердце мое.
И он притянул свою пару ближе и поцеловал, скрепляя их клятвы.
Толпа приветствовала и хлопала, а затем смеялась и шепталась, когда их поцелуй длился немного дольше, чем необходимо.
Он ничего не мог с этим поделать. Он изголодался по своей паре, по своей жене. Орек не был хорошим мужчиной — по крайней мере, не очень хорошим. Он был эгоистичным, жадным, алчным.
Но он был хорошей парой и готов был делить ее с другими подольше. Правда, совсем чуть-чуть. У него был дом, которым нужно было похвастаться, и он уже знал, где именно в их доме он хотел бы впервые заняться с ней любовью.

Свежий осенний день вскоре сменился ночью, но они сдерживали темноту сотнями фонарей. Был разведен огромный костер, и танцоры уже кружили и приветствовали их, пока мед лился рекой.
На сердце Сорчи потеплело оттого, что все веселились, наслаждаясь едой, над которой она, Эйфи и тетя Софи трудились несколько дней. Все было идеально, тепло светилось в мягком свете фонаря и камина. День оставался ясным, несмотря на несколько угрожающих облаков — которые, после того как Сорча забеспокоилась, Эйфи и Софи указали через кухонное окно и велели им улетать.
Ее мать и тетя теперь танцевали вместе, как маленькие девочки, у костра, их щеки порозовели от слишком большого количества медовухи. Эйфи даже удалось уговорить Кьярана немного потанцевать, хотя он и вернулся за семейный стол, где теперь терпеливо слушал что-то, что говорил Калум, пока Кили дремала у него на коленях.
Мэйв и Блэр едва успели покинуть танцевальный круг, в их волосах запутались цветы, когда они кружились и подпрыгивали. Несколько пар глаз следили за Мэйв, куда бы она ни пошла — и не все они были людьми. Во всяком случае, это, казалось, радовало Мэйв еще больше, и Сорча желала своей сестре всего наилучшего.
Она понятия не имеет,
