Есеня до сего момента искренне верила, что совести у него хватит, чтобы не поддаваться искушению хотя бы на соревнованиях. С другой стороны, понять его тоже можно было: будь в ней чуть больше смелости и навыков общения с живыми людьми, сама бы себе давно подыскала компанию с бутылкой. Но опыта у Вишневецкой не было, да и вкус алкоголя ее не особо вдохновлял. А по сему ей просто приходилось теперь пасти этого полуживого буйвола, удостоверяясь, что он по-прежнему дышит.
— Ты бы лучше глаза открыл, Миронов, — посетовала Есеня, потирая переносицу, — у нас соревнования через час.
Инфузория на ее кровати только промычала что-то нечленораздельное в подушку и отвернулась к стене.
Вишневецкую атаковало внезапное желание раздобыть во что бы то ни стало таз с ледяной водой и пожертвовать своими простынями во имя трезвого и бодрого Миронова. Вот только совесть диктовала ее действия и не позволяла вот так просто нарушить чужой сон. Ей и за тот случай с пирожком по сей день было стыдно. От бессилия заскрипели зубы.
— Да твою мать! — нервы порванными струнами сыграли последний аккорд, — сделай волевое усилие и проснись!
— Зачем так орать, и без тебя плохо, — послышалось полуживое с кровати вместе с отчетливым стоном Миронова.
— Зачем столько пить, и без этого весело, — в тон ему отвесила Есеня.
Данин труп перекатился на бок, поджимая в тонкую линию сухие губы, чтобы ненароком не попрощаться с содержимым своего желудка.
— Алкаш бессовестный.
Он бы, наверное, волевым усилием послал ее с такими оскорблениями, если бы в качестве извинения перед носом она не поставила стакан с прохладной водой и целый блистер аспирина. Благодарить Есеню за такое трепетное участие сил у него уже не осталось, все ушло на чемпионский рывок к столу и разрывание несчастной пачки со спасительными колесами.
— А что ты делаешь в моей комнате? — утолив первостепенную жажду, поинтересовался Даня.
— Я тебе тот же вопрос задать хочу, — Вишневецкая в ответ только губы от раздражения надула, — что Ты делаешь в Моей комнате?
Тишину разорвал протяжный стон полный негодования и стыда, сопровождаемый красноречивым фейспалмом Миронова. Лицо его с похмела болотно-зеленое на какой-то миг приобрело розоватый оттенок то ли от освежающей таблетки, то ли от переполняющих чувств.
— Леха, скотина пьющая, — донесся до Есени болезненный шепот. Кто такой загадочный Леха, она не имела ни малейшего понятия, да и не в нем сейчас была проблема.
Вишневецкая все не могла разрешить дилемму: ей Миронова пожалеть или обсмеять до боли в диафрагме. Выглядел он, мягко говоря, как после встречи с катком — помятым, бледным и раскатанным бессильным блином по ее кровати. Блаженное неведение о последствиях долгих пьянок не позволяли ей до конца прочувствовать всю силу и мощь бронебойного похмелья.
Еще ощутимее лицо Миронова покрылось налетом красных пятен, когда глаза локаторами прошлись по комнате и обнаружили футболку отдельно от своего тела. Есеня в ответ только покачала головой и лишила его необходимости задавать лишние вопросы.
— Время сколько? — после продолжительной паузы бросил Даня.
— Половина девятого.
Миронов с не выведенным окончательно алкогольным коктейлем из хер пойми каких погребов свалился обратно на кровать. Он долго всматривался в пустое полотно потолка, пока зрение окончательно не сфокусировалось на кривой трещине в известке и по роговице перестал так беспощадно резать дневной свет.
— Мне нужны темные очки, холодный душ и пробежка, — в конечном счете заключил Миронов, — и еще аспирин.
— Посодействовать могу только с последним, — отозвалась Есеня, — и вообще, выметался бы ты из моей комнаты, а то тебя могут неправильно понять.
— Будешь много думать о чужом мнении, совсем самооценку потеряешь, — назидательным тоном парировал Даня.
— Повторишь это, если тебя застукают на выходе.
Тряпичной куклой Миронов со второго… третьего подхода все же заставил себя подняться на ватные ноги и грузной тушей осесть обратно, потирая пульсирующие виски. Есеня пришла к выводу, что жалости он заслуживает больше, чем смеха, даже с учетом того, что он самолично довел себя до такого состояния.
Она не помогала ему подняться, не хотела ранить и без того потасканную гордость, а, впрочем, Даня и не просил к себе жалости, покачивающимся маятником отправляясь прямиком к двери.
— Миронов, — успела окликнуть его Есеня, прежде чем тот дернул за ручку.
Футболка смятым комом отлетела в его лицо. Без этой части гардероба его появление в коридоре наверняка вызвало бы ненужные вопросы. Он молча натянул на себя одежду, что-то едва слышно буркнул под нос и сделал шаг прочь из комнаты, бросая напоследок:
— Через пятнадцать, — мотнул головой, — через тридцать минут жду у лесной тропы. На стадион я в таком виде точно не попрусь.
* * *
«Как бы не сдохнуть» стало для Дани девизом нового дня. В голове вертелась мысль, что первому марафонцу бежать было куда легче, чем ему сейчас идти. По преданию тот бедняга все же донес благие вести в Афин и помер, вот и у Миронова сложилось впечатление, будто он так же под конец своей дистанции упадет и обратно уже не поднимется.
В голове бултыхающийся аквариум с рыбками, который он боялся расплескать — вода в нем была мутная и подозрительно воняла стариной Джеком. Даня тщетно старался не растрясти эту хрупкую сферу, прорываясь всеми доступными методами к родной кровати этой чертовой спортбазы.
Ну хоть фортуна была сегодня на его стороне: по пути до комнаты Миронову не попалось ни одного знакомого лица, да и незнакомые были слишком заняты чем-то личным, чтобы тратить на него хоть крупицу внимания. Более прочих Даню радовал факт того, что ему не подвернулся Зубков. Он уж наверняка не преминул бы настучать на него кому положено и добиться отстранения от должности. Старый мудак.
Когда перед ним, наконец, со скрипом нехотя распахнулась дверь знакомых казематов, от счастья с губ сорвался облегченный стон. Хоромы у него были немногим больше Вишневой, да и кровать чуть шире и мягче, но ему на это было глубочайшим образом насрать, лишь бы было куда пристроить тяжелую башку и ватное тело.
— Наконец-то, — в искреннем порыве прошептал Даня подушке, зарываясь носом в свежую наволочку.
В запасе у него было полчаса: целых тридцать минут чтобы досмотреть сон, вытащить себя из одежды и прогнать прочь похмельного ублюдка внутри холодной проточной водой. В кармане истерично завибрировал телефон, требуя к себе внимания. Некто на другом конце провода требовал распахнуть глаза и невидящим взором испепелять экран в попытках вычитать имя входящего.
— Твою мать, одной тебя не хватало, — выдохнул Миронов, сбрасывая звонок. Если достанет ума,
