любит и ценит. Ведь бабушка Клара не выносит лишних нежностей, ласковых слов и сентиментальностей. Их парусная лодка качалась на волнах. Волны были серого цвета, ведь в России солнце не светит так ярко, как у нас, и речная вода не сине-зелёная, как в нашем море. А когда ветер вдруг меняет своё направление и корабль кренится, надо перебросить большой парус под названием «грот» или маленький под названием «стаксель» с правого борта на левый, чтобы лодка не перевернулась. За это отвечала бабушка Клара. Вечером они высаживались на сушу, разжигали костёр и готовили ужин. После еды они пели песни и ночевали в палатке. Когда они просыпались утром, было холодно. Трава вокруг была росистой. Однако они вставали, выходили из палатки и шли купаться в речке – вода была ледяной – при свете ранних солнечных лучей, сквозивших через утренний туман.
Мне было трудно представить большую и грузную бабушкину фигуру, ноги которой напоминают две скривившиеся колонны большого полуразрушенного здания, как будто между ними, где-то на уровне коленок, стоит маленький человечек на каменном балкончике и своими могучими ручонками раздвигает колонны подальше друг от друга, так что между ними образуется округлое пространство.
Я спросил у дяди Гарика, правда ли всё это, но он только засмеялся. Рюмка, стоявшая у его тарелки, наполнялась и опорожнялась очень быстро. Он напряжённо жевал Кирин знаменитый салат с крабами и тыкал свою вилку в серебристо-розовую селёдку, которая всегда на столе, когда за столом говорят по-русски, но селёдка всё время скользила и увиливала от него.
Светлая улыбка изумления исчезла с лица Гарика. Теперь казалось, что он немножко косит. Тонкие жилки на его лице покраснели и расширились, и все оно как-то обмякло и казалось размытым и потускневшим, как старая подкладка поношенного пальто. Вдруг я отчётливо увидел, что он немолодой, хоть и прыгал через забор. Сейчас его пустые глаза скакали от одного из сидящих за столом к другому, а сам он глубоко сидел на своём стуле, как чрезвычайно усталый человек, которому трудно сдвинуться с места.
Он слышал мой вопрос. Он сказал: «Да, Кларочка вставала первой, потому что она любила купаться в речке голышом. Чтобы никто её не видел, она незаметно покидала палатку, когда все мы ещё сладко храпели. Она находила в воде пень и устраивала себе из него гардеробную: привязывала к нему свой купальник и плыла в глубь в чём мать родила. Проснувшись, мы лицезрели, как наша русалка выходит из воды. – Он прервался, напряжённо жуя белое кольцо лука, которое то и дело вылезало у него изо рта сбоку. – Однако не каждое место ночёвки на берегу реки предоставляет гардеробные услуги на высоком уровне. Поэтому иногда, если кому приспичило… – О! Сюрприз! – он мог застичь нашу Кларочку в облачении Евы…»
Гарик проговорил все это преувеличенно громко и разразился диким хохотом. Теперь он был совсем не похож на того человека, которого мы встретили внизу. Его взгляд потеряно блуждал, широкие жесты рук, которые он был не в силах контролировать, то и дело грозили опрокинуть стакан или бутылку, стоящие на столе. Все повернулись в его сторону. Поскольку никто не слышал моего вопроса, его слова звучали, по меньшей мере, не к месту. Все смущённо рассмеялись.
Бабушка Клара покраснела и замахала на Гарика руками, словно хотела, чтобы его слова исчезли, будто бы он их и не говорил: «Глупости! Глупости!» – воскликнула она и переглянулась с Кирой. Бабушка опустила глаза в тарелку, будто бы сосредотачиваясь на еде, а потом торопливо встала из-за стола, как будто чтобы принести что-то из кухни.
Под конец, когда мы встали, чтобы ехать домой, Гарик обнял меня. Я не успел отвернуться, и он поцеловал меня в губы. От него исходил неприятный запах, кисловатый и острый. Он пытался сказать мне что-то бессвязное. Кира сказала: «Ладно, хватит!» – и кто-то из гостей взял его за плечи и повёл в комнату, в которой для него уже была постелена постель.
Мы поехали домой. По дороге бабушка ничего не говорила. Я смотрел из окна на иерусалимские огни. Они плавно лились по горизонту длинными округлыми линиями, как морские волны. Я думал о бабушке Кларе в качестве морской девы, выходящей из пучины. Длинные чёрные волосы обступали всю её фигуру, как платье, и лицо тоже было скрыто. В сиреневатом блеске была видна только линия бёдер, а вместо двух колонн в форме дуги у неё был огромный рыбий хвост. Ещё почти темно, и на берегу тишина. Восход озаряет её фигуру сзади. Медленными шагами она приближается к берегу, и я слышу звук прибрежной волны – она разбивается мощным ударом о сушу. Мне хочется пойти ей навстречу и помахать рукой, но тут я вспоминаю, что бабушка Клара рассказывала мне, что в реках России не такие высокие волны, как у нас на море, и что они бьются о берег ласково и неслышно.
10. На том берегу
Не потому, что на пляже в Ашдоде много русских, мама любит ездить туда, а потому что это пляж большой и просторный. Город находится далеко, не слышен гул машин, как в Тель-Авиве, и совсем не чувствуется, что находишься в городе.
Как только мы подъехали, дядя Гарик вышел из машины и замер: море открылось перед ним во всю ширину горизонта. Гарик замолчал, как будто вдруг оказался один, а нас рядом нет. Его взгляд удалялся дальше и дальше. Он смотрел, будто пил глубокую синеву своими большими глазами, которые были сейчас широко открыты, и не мог напиться до конца.
А море и в самом деле было красивым. Оно было сине-зелёным и блестело, а волны пенились и бились о берег, как юноша, который трясёт своими кудрями, буйно играя. Мы все остановились и перевели взгляд на дядю Гарика. Я хотел поторопить его и сказать: «Мы идём вот туда!» – чтобы он шёл вместе с нами на наше обычное место. Мы и так задержались из-за его купальных плавок. Но папин взгляд остановил меня. Я замялся и стал ждать вместе со всеми, хотя мне уже не терпелось прыгнуть в воду, ощутить её прохладу, соль и удары волн. Они выглядели такими весёлыми, и казалось, звали меня поиграть.
Бабушка Клара предложила взять дядю Гарика с нами на море в Ашдод. «Он не так часто приезжает из Иерусалима и не всегда представляется случай», – сказала она.
Мама тут же согласилась: «Но что будем делать? У него нет купальных плавок».
«Это
