в это трудное время. Марья Васильевна заслуживала достойных похорон, но реальность оказалась куда более суровой. Одна из женщин, преодолевая усталость и отчаяние, отправилась к служебному домику кладбища. В эту раннюю пору там находился лишь охранник, уставший и равнодушный к чужому горю, лицо которого отражало безжалостность войны, проникшую в самые потаенные уголки человеческой души. Он, без лишних слов, выдал им ржавую лопату, бросив равнодушно: "Сами копайте. Гроб нужен?".
Женщины ответили отрицательно. Гроб? Это казалось издевательством над здравым смыслом. В нынешней обстановке любой гроб, оставленный без присмотра, стал бы легкой добычей мародеров. Ночью его бы раскопали, а доски использовали бы для топки или перепродажи. Этот цинизм, эта всеобъемлющая жажда наживы в условиях тотального бедствия шокировали женщин. Они наблюдали, как некоторые люди, лишенные всяких моральных принципов, превращались в беспринципных грабителей, не брезгующих ничем, оскверняя память усопших и грабя беспомощных. Этот контраст между порядочностью и падением нравственности поражал. Почему одни сохраняли человеческое достоинство, не теряя веры в добро, в то время как другие скатывались в пропасть животной жестокости?
Этот вопрос, постоянно звучащий в голове женщин, оставался без ответа. Война обнажила самые темные стороны человеческой натуры, подчеркнув огромную пропасть между высокими идеалами и жестокой реальностью. Неравенство, голод, страх – все это становилось питательной средой для распространения беззакония и бесчеловечности. Женщины, уставшие от военных ужасов, заканчивали тяжелый труд – похороны Марьи Васильевны, понимая, что эта история – лишь малая часть трагедии, развернувшейся в разрушенном городе, где грань между жизнью и смертью стала невероятно тонкой, а вера в добро и справедливость испытывала самые жестокие испытания. Они похоронили не только Анну Федоровну, но и часть своей веры в человечество, оставаясь лишь с горькой надеждой на то, что когда-нибудь этот кошмар закончится.
– Прощай, Марья Васильевна! Пусть земля тебе будет пухом! Ты была частичкой нашей семьи…
Анна Фёдоровна и Таточка посидели ещё немного у могилы, перекрестились и медленно пошли на выход. Это было тяжёлое утро. Уже совсем рассвело, только вот на душе было темно.
***
21 октября
Сегодня Таточка встала раньше, чем обычно. Как будто чувствовала.
– Танюша, вставай! К нам гости! – Мама заглянула в комнату, это было так необычно, так как в последнее время ходила тихая, безмолвно собиралась на работу, возможно, из-за голода или из-за сильной тоски по мужу.
В коридоре послышался знакомый мужской голос. Девушка быстро оделась, наспех причесалась и вышла в гостиную. У окна стоял высокий мужчина в форме. На миг она оторопела, не могла поверить своим глазам, это правда был Алексей. Кажется, за последние три месяца он ещё больше возмужал, взгляд уже не был такой весёлый как раньше.
– Лёша!
Она подбежала к нему и заплакала. Это не были слёзы от счастья, скорее от надежды услышать радостную новость, может он скажет, что войне конец! Он же приехал с фронта, наверняка знает много, и не просто так его отпустили в Ленинград. Алексей еще до начала войны служил в военной части Горелово. Он был лётчиком. А в Ленинград его отправили на задание, посетить Кировский завод и зайти в штаб с посланием. Так как родные его погибли при бомбёжке, прямиком направился к Родионовым. На самолёте он привёз большой мешок продуктов, этой провизии могло бы хватить надолго. Он знал, что хоть чем-то поможет Таточке и её семье не умереть с голода. Впереди ещё ждала холодная зима.
– Лёшенька, так ты ненадолго?
– Да, Таточка, через пару часов мне надо быть в штабе, потом на Кировский и обратно на фронт. Дела наши неважные, враг кровожадный, необходимо усиливать тыл, не дать им заполучить Ленинград. Мы должны выбросить этих ублюдков с нашей земли! – Он слегка запнулся, пожалел, что резко выразился, знал, что Таточка не выносила брани. Но такое уж время настало, что не всегда получалось следить за своими выражениями.
– Прости за грубость! Но если бы ты только видела, что они творят! Как они обходятся с нашими пленными! Что они натворили в деревнях, а там женщины, дети. Приехал вас повидать. Кто знает, может в последний раз.
– Скажи, а есть хоть какая-то надежда? Долго мы сможем ещё так жить? – Если бы они только знали, что это только начало …
– Конечно есть! Ни шагу назад! Я верю, победа будет за нами! К нам пришло подкрепление с флота, на Кировском работают день и ночь, чтобы наполнить нашу армию современными орудиями, танками. Разведка работает неустанно! Мы обязательно прорвёмся.
Анна Фёдоровна принесла чай, достала из мешка пряники. Эту встречу стоило отпраздновать. И так они посидели немного, пообщались под звук метронома. Правда, Лёша так и не притронулся к пряникам. Смотрел на исхудавшее лицо Татьяны, синие круги под глазами, и мысленно сокрушался, что привёз мало запасов.
– Ну что, пора идти. Танюша, дай обниму тебя на прощание!
– Пойдем вместе, мне все равно идти в банк, смена моя скоро начнётся… Мам, ты позже будешь выходить?
– Да, минут через 15.
– Ну, Анна Фёдоровна, дорогая моя, прощаюсь с вами, надеюсь, скоро увидимся!
– Голубчик ты наш, береги себя! Дай бог тебе ангела-хранителя, сил побольше! Будем молиться за тебя! – Анна Фёдоровна всплакнула, прижала к себе юношу. Он стал как родной. Только бы война скорее закончилась!
Молодые люди оделись, и смущенные пошли к выходу. Таточка обернулась на маму, ободряюще улыбнулась. Каждый раз, уходя из дома, прощалась как навсегда. Заглядывала в глаза матери и хотела запомнить каждую её черту лица, выражение глаз… А глаза матери смотрели так же, как в последний раз. Их ждала удручающая неизвестность.
На улице была тишина. В октябре интенсивность налётов снизилась, некоторые вздохнули с облегчением, что можно передохнуть, набраться сил и готовиться к зиме. Хотя была, конечно, надежда, что скоро блокада закончится. Кто-то шёл с утра на службу в народное ополчение, кто-то на завод. Люди продолжали работать, гулять в свободное время, строить отношения. Война вносит свои коррективы, в том числе и на чувства. Обостряется каждый нерв, когда ты смотришь на любимого человека, и не знаешь, увидишь ты его вечером или нет. Провожая, своих мужей и сыновей на фронт, женщины испытывали никогда не виданное им чувство – чувство страха потери, в памяти всплывали только светлые моменты жизни. Казалось, что жизнь сыграла злую шутку…
Таточка и Алексей шли по набережной Невы, разглядывали дома на противоположном берегу реки. Некоторые из них были полностью разрушены, какие-то стояли как огрызки, грозно скалясь проходящим мимо, пустые окна пугали своей чернотой. Купола Смольного были
