class="v">С тех пор она – в рядах моих принцесс.
Став одалиской в грёзовом гареме,
Она едва ли знает мой пароль…
А я седлаю Память: ногу в стремя, —
И еду к ней, непознанный король.
Влюблен ли я, дрожит в руке перо ль,
Мне всё равно; но вспоминать мне сладко
Ту девушку и данную ей роль.
Ее руки душистая перчатка
И до сих пор устам моим верна…
Но встречу вновь посеять – нет зерна!
Сонет
Ее любовь проснулась в девять лет,
Когда иной ребенок занят куклой.
Дитя цвело, как томный персик пухлый,
И кудри вились, точно триолет.
Любовь дала малютке амулет:
Ее пленил – как сказка – мальчик смуглый…
Стал, через месяц, месяц дружбы – круглый.
Где, виконтесса, наше трио лет?
Ах, нет того, что так пленяло нас,
Как нет детей с игрой в любовь невинной.
Стремится смуглый мальчик на Парнас,
А девочка прием дает в гостиной
И, посыпая «пудрой» ананас,
Ткет разговор, изысканный и длинный.
Сонет
По вечерам графинин фаэтон
Могли бы вы заметить у курзала.
Она входила в зал, давая тон,
Как капельмейстер, настроеньям зала.
Раз навсегда графиня показала
Красивый ум, прищуренный бутон
Чуть зрелых губ, в глазах застывший стон,
Как монумент неверности вассала…
В ее очей фиалковую глубь
Стремилось сердце каждого мужчины.
Но окунать их не было причины, —
Напрасно взоры ныли: приголубь…
И охлаждал поклонников шедевра
Сарказм ее сиятельства из сэвра.
Когда придет корабль
Вы оделись вечером кисейно
И в саду стоите у бассейна,
Наблюдая, как лунеет мрамор
И проток дрожит на нем муаром.
Корабли оякорили бухты:
Привезли тропические фрукты,
Привезли узорчатые ткани,
Привезли мечты об океане.
А когда придет бразильский крейсер,
Лейтенант расскажет Вам про гейзер.
И сравнит… но это так интимно!..
Напевая нечто вроде гимна.
Он расскажет о лазори Ганга,
О проказах злых орангутанга,
О циничном африканском танце
И о вечном летуне – «Голландце».
Он покажет Вам альбом Камчатки,
Где еще культура не в зачатке,
Намекнет о нежной дружбе с гейшей,
Умолчав о близости дальнейшей…
За моря мечтой своей зареяв,
Распустив павлиньево свой веер,
Вы к нему прижметесь в теплой дрожи,
Полюбив его еще дороже…
В госпитале
Елене Семеновой
В незабудковом вуальном платье,
С белорозой в блондных волосах,
Навещаешь ты в седьмой палате
Юношу, побитого в горах…
И когда стеклянной галереей
Ты идешь, улыбна и легка,
Зацветают, весело пестрея,
Под ногой цветы половика.
Льется в окна ароматный рокот…
Ты вздыхаешь с музыкой в лице
Птичье пенье, – и смущенный доктор
Мнет в руке написанный рецепт…
А больной, разматывая марлю,
Не умея чувств своих скрывать,
Отставляя рюмку с Беникарло,
Проклинает скучную кровать…
И весенней девушкой омаен,
Упоен девической весной,
Талию твою слегка сжимая,
Хочет жить больной!
Любить единственно…
Любить пленительно одну и ту же,
В полузабвении молить: «Приди!
Пригубь уста мои, пригубь и туже
Озёра страсти запруди!»
И бронзой верности грудь окандалив,
Ручьиться шелестно в извивах душ;
И сочным вечером, когда он палев,
Быть каждой женщине, как муж.
Сметь смело чувствовать и труд пчелиный
Светло опринципить в своем уме;
То – сок из ландыша, то – из малины
И в поцелуе, и в письме…
Пускай же милая твоя не тужит
И не устраивает слезоём:
Любить единственно, одну и ту же, —
Не надо вечно быть вдвоем!
В пяти верстах по полотну…
Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься! —
Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.
Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! —
Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.
Ручкой меня целовала. Поздно! – но как же тут
«раньше»?..
Эти глаза… вы – фиалки! эти глаза… вы – огни!
Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев!
Сяду в него, – повинуйся, поезд любви обгони!
Кто и куда? – не ответит. Если и хочет, не может.
И не догнать, и не встретить. Грёза – сердечная моль.
Всё, что находит, теряет сердце мое… Боже, Боже!
Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную
боль.
Nocturno
Навевали смуть былого окарины
Где-то в тихо вечеревшем далеке, —
И сирены, водяные балерины,
Заводили хороводы на реке.
Пропитались все растенья соловьями
И гудели, замирая, как струна.
А в воде – в реке, в пруде, в озерах, в яме —
Фонарями разбросалася луна.
Засветились на танцующей сирене
Водоро́сли под луной, как светляки.
Захотелось белых лилий и сирени, —
Но они друг другу странно далеки…
Сказка сиреневой кисти
Пастель
Напевая лунные ноктюрны,
Бредил Май о призрачной вакханке,
Охлаждал свой жар росой из урны,
И скользили ножки, точно санки,
Порошею бело-яблоновой.
Скованы желанья знойным хмелем…
И блистая белизной слоновой
Ровных зубок, шепчет ночь: «Постелем
Свадебное ложе на поляне,
Набросаем ландышей, азалий
Там, где бродят вдумчивые лани,
Там, где мы впервые рассказали
Сердцем сердцу смутные волненья,
Ожидая тщетно выполненья,
Как шагов невыясненных в зале»…
