подбородку ладонь, выплюнул звездочки в нее.
– Товарищ полковник! Товарищи офицеры! – хрипло произнес он. – Представляюсь по поводу получения очередного воинского звания – гвардии прапорщик.
– Нашего полку прибыло! – отозвался полковник, одобрительно качая головой. – Привести форму одежды в порядок!
Толстый начальник вещевой службы быстро вдел подчиненному в дырочки на погонах успешно обмытые звездочки.
– За гвардии прапорщика! – рявкнул командир полка.
Офицеры встали и, как один, опрокинули рюмки. Зашумел разговор. Все хвалили прапорщика, исполнившего воинский ритуал уверенно и точно. В зал вошли гвардейцы-музыканты, взяли гитары и грянули «Трамвай пятерочка, вези в Черемушки меня».
Настал черед Мерзликина. Тот чему-то улыбался, изучая стакан с водкой. Начальник инженерной службы, вечный капитан, повторил ритуал в отношении своего подчиненного.
Мерзликин схватил стакан. В граненом изобретении скульптора Мухиной словно разразилась буря – так сильно дрожали руки молодого офицера. Мерзликин выдохнул и спешно влил в глотку содержимое стакана, намереваясь одним махом разделаться с испытанием. Но тут испытуемый поперхнулся, закашлялся, стал махать руками, заставляя своего начальника позорно уворачиваться от водочных брызг. Начальник инженерной службы спешно вывел раскрасневшегося слабака в уборную.
– Вот такую молодежь присылают, – сокрушенно сказал начальник штаба, сноровистым движением насаживая кильку на вилку, – совершенно неподготовленную. Слабую и квелую. Не помнящую ритуалов русской армии. За дедов, которые умели пить! Два коротких, один протяжный! (Глаша прикрыла уши.) Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а-а-а-а-а-а!
В едином порыве тридцать крепких мужских глоток подхватили этот радостный крик. Когда все стоя выпили за дедов, в столовой разлился запах томатного соуса. Смазанные водкой моторы бесед зашумели с новой силой. Музыканты грянули Кипелова: «Ты, летящий вдаль, беспечный ангел».
После этого поднялся заместитель командира полка, толстый подполковник. Черты его лица утопали в складках кожи. Подполковник провозгласил третий священный тост: «За тех, кого нет с нами». В полной тишине, не чокаясь, офицеры махнули по третьей.
Похожий на мокрого ежика, вернулся Мерзликин. К его лицу приклеилась улыбка. Опозоренный вечный капитан стал снова наполнять стакан водкой. И, как бы случайно, забыл долить до краев.
Въедливый штабист Трубиенко заметил неладное:
– Что же это, товарищ капитан, соляры, значит, недоливаете, теперь и за водку принялись? Лейте как надо!
Мерзликин встал, с почтением глядя на полный до краев стакан. На этот раз испытуемый разработал тактику: он разделил содержимое стакана на три больших глотка. После первого зрачки Мерзликина сделались острыми как звезды, после второго глотка побагровели мочки ушей, после третьего дернулась, словно от удара электрическим током, голова. Допив, Мерзликин нетвердо поставил стакан на стол, вытер губы, занюхал бородинским хлебом.
– Товарищи офицеры! Представляюсь по поводу…
– Стоп! Стоп! – прервал Трубиенко. – Сначала идет обращение к старшему офицеру – командиру полка!
– Товарищ полковник! – повторил Мерзликин. – Товарищи офицеры! Представляюсь по поводу звания лейтенант… То есть гвардии лейтенант.
– По поводу присвоения очередного воинского звания, – поправил командир, отмахнувшись. – Это незачет, товарищ гвардии никто. Тренируйтесь хорошенько.
Все снова выпили за что-то важное и правильное. Оркестр грянул «Господ офицеров». Собравшиеся подпевали так, что в рамах дрожали стекла. Заместитель командира утирал слезу.
– Прошу садиться, – сказал командир полка. – Кто там у нас остался?
– Товарищ полковник! – пискнул я, подняв руку как в школе. – Можно обратиться?
– Можно Машку за ляжку. А в армии положено говорить «разрешите».
Ко мне уже спешил мой начальник – подполковник Алиев. Он деловито наполнил мой стакан и бросил туда звездочки. Те образовали на дне квадрат. Я кашлянул. Старуха Эбе смотрела на меня со дна стакана.
– Ну что, Николаев, – спросил Алиев заговорщицки, – все помнишь? Не посрамишь политотдел?
– Разрешите обратиться, товарищ полковник, – не унимался я.
– Обращайтесь.
Я произнес речь, которую репетировал со вчерашнего дня:
– Товарищ полковник! Товарищи офицеры! Я – представитель коренного северного народа, и нам алкоголь генетически противопоказан. Вместо него я с удовольствием выпью наш национальный напиток бырпах.
Офицеры переглянулись.
– Барабах? – уточнил командир полка. – И сколько в нем градусов?
– Около двух, – сказал я, доставая привезенную из Якутска бутыль, украшенную оленьим мехом.
– Не пойдет. Офицеры представляются на водке.
– Я не могу на водке.
– Ерунда. У нас танкист-бурят замечательно позавчера представлялся.
– Поймите, – взмолился я. – Мой организм быстро накапливает ацетальдегид. И не вырабатывает достаточно фермента, необходимого для расщепления молекул спирта.
Воцарилась тишина.
– Кто тебе это сказал?
– Наука, – поспешно объяснил я. – В моем ДНК присутствует аллель альдегиддегидрогеназы. Ее носители после употребления алгоколя испытывают острое отравление. Таким людям вообще нельзя пить. Кроме того, мое имя Кытахы. Что значит «большая деревянная чаша». Если в чашу ляжет четырехглазая Эбе, я погиб. Совершенно погиб.
От смеха зазвенели тарелки на ударной установке. Смеялись офицеры, их веселье подхватили музыканты, даже Глаша вытирала слезы передником. Потешался даже Мерзликин.
– Я серьезно! Я после одной рюмки уже ничего не помню.
– Аллель у него не той конструкции, – хохотал Алиев.
– В вашей водке крови не обнаружено, – заливался начфин.
– Тишина! – рявкнул командир, смахнув веселье со всех лиц. – Вот тебе мой сказ, Николаев. Водка является таким же союзником русского воина, как шпага и автомат. С водкой и француза били. И на немецкие пулеметы шли. Как ты думаешь, трезвый пойдет кавалерийской атакой на бронированный дзот?
– Не пойдет, наверное, – отвечал я.
– А дед мой ходил, – командир грозно откусил от головки лука. – Осенью сорок второго моего девятнадцатилетнего деда в составе кавалерийской дивизии пригнали под Ржев. Ты представляешь себе, что такое Ржев на излете сорок второго года, Николаев?
– Никак нет.
– Вообрази себе поля, заваленные трупами. Ржевско-Сычевская наступательная операция завершилась полным разгромом. Триста тысяч советских бойцов полегли в болотах. Плечом к плечу, в три ряда. Впереди – эшелокированная оборона немцев. Там окопалась девятая армия генерала Вальтера Моделя. Самое боеспособное соединение в мире. Прибыли советские подкрепления. Вот-вот начнется операция «Марс». Мой дед, еще пацан, узнает, что утром их батальон погонят на противника первой волной. Дед понимает, что это его последняя ночь. Завтра он займет свое место в долине мертвых. Дед не спит, пишет прощальное письмо матери, моей прабабке. Поутру их подразделение строят, зачитывают приказ и наливают в котелки по сто грамм водки. Дед, никогда не пивший, глотает водку. И жажда жизни, превозмогающая сила ее и страсть, озаряет его сознание. Дед рассказывал мне: «Как только выпил, внутри полыхнуло. Я сжал зубы так, что они захрустели. И понял – не умру. Не сегодня. Пошла она на хрен, смерть эта». После артподготовки комбат свистнул, и лошади нырнули в предрассветный туман. Немцы, конечно, обрушили на кавалерию огненный шквал. Плоть рвалась на лоскуты. Дед направлял лошадь наискось по полю, так, чтобы к линии фронта был повернут один конский бок. Сам
