Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Все, что рассказывал Берия, он, разумеется, и так знал.
Более того: слухи о неприличной бериевской невоздержанности распространялись отчасти сотрудниками его ведомства.
Хорошо воспитанному петербуржскому интеллигенту и аристократу стало несколько неудобно.
А в свете текущей политической ситуации это было недопустимо.
И следующий вопрос он попросту проглотил.
Они уже почти вышли на Манежную площадь, откуда раздавались звуки полкового оркестра 1-го Гвардейского Ясского офицерского полка 1-й Гвардейской бригады 1-го Особого корпуса.
Чертовы «дрозды», под звуки знаменитого «Марша сибирских стрелков», судя по всему, готовились к ежевечернему обряду развода караульных постов, – любимому зрелищу всех зевак из числа москвичей и гостей древней столицы.
Ворчаков снова прислушался.
Нет.
Все правильно.
Правильно поют.
Твой привет передадим.
Но тут зачем-то вступил Берия, негромко, неплохо поставленным драматическим баритоном.
И – от души.
Хорошо еще, что почти шепотом.
Не померкнет никогда.
Занимали города.
Никита так растерялся, что не нашелся, что сказать.
За такое «исполнение» можно не только звания и должности лишиться.
Берия рассмеялся.
– Знаю, знаю, что вы думаете, Никита Владимирович. Не бойтесь, я не провокатор. А песня и вправду хорошая, и я не вижу смысла воевать с хорошими песнями. Если серьезно, рассматриваю ее запрет как личный каприз Валентина Петровича. Что ж: Вождь у нас человек творческий, имеет право. Но приоткрою секрет, – мы ее с ним в подпитии и на два голоса исполняли. В наглухо запрещенном варианте. Один раз на его даче в Форосе. А второй – тут, в Кремле. Хорошая песня…
Никита покачал головой.
Господа офицеры пожали друг другу руки, условились встретиться завтра после двенадцати.
Глава 12
Придя в номер, Никита снова принял душ: все-таки в Москве этим летом чересчур жарко.
И пыльно.
Да еще этот тополиный пух…
Ненавижу…
Ворчаков не спеша переоделся в домашние фланелевые брюки, шелковую серую косоворотку, которую наскоро перетянул на поясе, по дачной петербуржской моде, шелковым же шнуром с большими плетеными кистями.
Обулся в удобнейшие американские мокасины на босу ногу.
Накинул поверх косоворотки легкий халат из плотного китайского шелка, и вышел на большой гостиничный балкон, захватив из номера папиросы, маленькую серебряную коробочку с порошком, массивную хрустальную пепельницу и бутылку французского бренди с двумя тяжелыми коньячными бокалами.
Уселся в удобное плетеное кресло, закурил любимый «Дюшес» и принялся ждать, поглядывая на улицу, где, несмотря на довольно позднее время, продолжала гулять шумная московская молодежь.
Варечкино появление, как, впрочем, и всегда, ему заметить не удалось.
В общем-то не удивительно.
На самом деле этой хрупкой на вид и юной девушке было прилично за тридцать, и она считалась чуть ли не самым матерым оперативным, «полевым» работником во всем 4-м Имперском Управлении Собственной Безопасности, которое подчинялось непосредственно Верховному Канцлеру.
Варечка была необыкновенно умна, красива, наблюдательна, опасна.
И фригидна, как полгода назад выловленная селедка.
Хотя, если это требовалось державе, могла очень достоверно скрыть собственную холодность и изобразить воистину африканскую страсть.
Да так, что ей бы, наверное, и Берию удалось убедить.
Хотя – нет.
Берию-то как раз вряд ли.
Очень опасный противник.
Но это – если требовалось.
В обычной жизни Варенька получала удовольствие только от повседневной «работы в поле»: перестрелок, интриг и убийств. Да еще, пожалуй, от хорошей понюшки кокаина под не менее хороший французский коньяк, непосредственно из самой одноименной провинции.
В коньяках Варенька разбиралась…
…Никите, разумеется, – это не требовалось.
В смысле – африканская страсть.
Он был воспитан на классическом русском театре, и экзальтированность выставляемых напоказ страстей выбешивала его немногим меньше, чем пошлость стремительно набирающего популярность американского синематографа.
А что касается кокаина – он ее и так угостит, как старого боевого товарища.
Очень удобного товарища: даже бериевская наружка, скорее всего, решит, что господин генеральный директор изволит развлекаться с молоденькой и хорошенькой девушкой.
Даже если и сфотографируют, не страшно.
Внешность оперативный сотрудник Улебская умела менять мастерски.
А насчет коньяка – ничего, бренди обойдется.
Чай не графиня, обыкновенная польская шляхтенка…
Ворчаков кивнул Вареньке на второе плетеное кресло, разлил бренди по бокалам, затушил папиросу и полез в карман за табакеркой с порошком.
– Докладывайте, Варенька. Не тяните…
Варенька, не спрашивая разрешения, с удовольствием отхлебнула большой глоток пряного, густого бренди, вытянула красивые длинные ноги и, в свою очередь, не торопясь прикурила тонкую длинную папиросу.
Ворчаков хмыкнул и осуждающе сжал тонковатые и болезненно бледные северные губы.
Варенька в ответ усмехнулась.
– Туркула и его банду уложили минимум из пяти стволов. Операция хорошо подготовлена. Ушедший порученец и, возможно, кто-то из ликвидированных сообщников впустил террористов в Узуново. Поезд там стоит по расписанию двадцать три минуты, меняют паровоз. Спрыгнули на ходу, ближе к Москве. Скорее всего, в Коломенском, там удобный перегон, к тому же есть свидетели. Видели три черных автомобиля, которые кого-то ждали, а потом отправились по направлению к городу. Завтра мы их найдем, но это вряд ли чего даст: успеют залечь на дно. Если они решатся на повторение акции в Москве – может стать кисло, это хорошие профессионалы.
– Блюмкин? – Никита насыпал горку белоснежного, даже слегка серебристого кокаина на извлеченное из табакерки квадратное зеркальце, и теперь старательно растирал его специальной платиновой пластинкой.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
