class="empty-line"/>
В коридоре меня догнал Борис Кутырев (с сатирическим уклоном) и сказал, хватая меня за курточку (он всегда пускает в ход руки, когда разговаривает):
— Слушай, Иванов, ты, конечно, знаешь, что мне в тебе все не нравится. Но знаешь, что мне в тебе больше всего не нравится?
— Что? — спросил я и добавил: — Отвечай, пожалуйста, коротко и ясно, ты стоишь не возле доски, а возле Юрия Евгеньевича Иванова!
— Больше всего мне не нравится в тебе — эта мания величия… Отличаешься ты скорее угрюмостью, чем серьезностью. Чувства юмора тебе не хватает, понимаешь, все в тебе безнадежно мрачно. Вот сейчас ты продемонстрировал нам… свое засыпание. Мы, конечно, все понимаем твой трюк: ты договорился с Граниной, чтобы она подтвердила твой сон, и она его подтвердила. Но это все мрачно. А если бы все было с шуткой, с юмором, то и не оставило бы такого гнетущего впечатления.
Кутырев помолчал немного и, видя, что я помрачнел, сказал:
— Ну вот, ты стал еще мрачнее, а ведь «хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним».
— А может, на земшаре уже есть человек, который будет смеяться самым последним из всех, — сказал я и, повернувшись к Кутыреву спиной, зашагал по коридору. Машинально я засунул руку в боковой карман. В кармане ощутил какой-то листок, хотя знал точно, что никакого листка в карман не прятал. Я сбежал с лестницы, вышел на улицу и извлек листок из кармана, при этом екнуло сердце. Неужели, подумал я, неужели опять… Быстро развернул листок… Стихи! На листке были написаны стихи! Мне стало ясно: кто-то, вероятно, решил отравлять мое существование этой рифмованной пачкотней. Я разволновался, правда совсем спокойно прочитал стихотворение:
«Находят птицы без приборов гнезда
Сквозь облака, туманы и дожди.
Летят они в рассвет и ночью поздней,
Проделав в небе сотни миль пути.
Им ветер не сопутствует,
Земные не зовут огни…
Значит, они чувствуют,
Значит, что-то чувствуют,
Только что же чувствуют они?
Спасают нас, людей, в морях дельфины,
Ведут меж рифов в гавань корабли.
А в девять баллов вынесут на спинах,
Оставив нас на берегу Земли.
Им ветер не сопутствует,
Земные не зовут огни…
Значит, они чувствуют,
Значит, что-то чувствуют,
Только что же чувствуют они?»
Значит, снова прислали стихи человеку, у которого из-за его сильной программы самообучения весь день занят и расписан буквально до секунд. И я снова эти стихи вынужден был прочитать и даже записать второй раз в жизни и второй раз в бортжурнал:
«С 5.30 до 5.35 читал стихи…
С 5.35 до 5.45 думал о том, зачем и кто бы мог их мне прислать».
Я стал сравнивать первые и вторые стихи. Такое впечатление, что кто-то и что-то обо мне уже знает или, по крайней мере, догадывается о чем-то… В первых стихах написано: «…Идешь на бой, лицо открой! — Вот смелости начало…» А во вторых стихах: «Находят птицы без приборов гнезда». Обратите внимание, «находят без приборов гнезда», летят «сквозь облака, туманы и дожди», «летят они в рассвет и ночью поздней», проделав сотни миль в пути и, главное, что «им ветер не сопутствует», я подчеркиваю: «не сопутствует». Это уже просто какой-то намек и еще, что «земные не зовут огни». А дальше про чувства: «Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют, только что же чувствуют они?» Похоже, кто-то просто хочет ввинтиться мне в душу и узнать, что же я чувствую и чувствую ли я что-нибудь вообще?.. Вот так, разгадывая эту стихотворную загадку, я шел к дому по тротуару, стараясь шагать по линии лунного терминатора. (Терминатором называется граница света Солнца и тени Луны, падающих на Землю.) Шагать по земному терминатору неинтересно. Температура солнечного света и лунной тени, наверно, одинаковая. Интересней, конечно, шагать по терминатору Меркурия. Там на освещенной стороне температура плюс пятьсот градусов… а в тени — минус двести… На этой мысли я остановился. Терминатор терминатором, а кто же за мной все-таки крадется?.. Кто-то охотится, вероятно, за секретами моих тренировок. В нашей школе не только Маслов, но и многие другие ребята хотят стать космонавтами. Поэтому, наверно, я и Самсонова как-то на карусели встретил с девчонками. Но он просто катался. А второй раз без девчонок был. И на меня все время подозрительно смотрел. В Сандунах Дудасов прошлый раз сказал: «Ты что это пятый раз паришься?»
Ничего, если они и будут космонавтами, то самыми обыкновенными… с дублерами… А я буду, как мне ясно, сверхкосмонавтом. Лидером я буду. Первым в мире. Первым и самым подготовленным к сверхкосмическим сверхполетам изо всех людей на всем земшаре. Размышляя об этом, я завернул за угол и, прыгнув с терминатора в тень, спрятался в первом попавшемся подъезде. Расчет был простой: ничего не подозревающий шпион выскочит из-за угла и тем самым раскроет свою жалкую личность. Не успел я об этом подумать, как из-за угла появился Сергей Колесников. Я его сразу узнал по длинной шее, даже в темноте. Антолог таинственных случаев. У Колесникова шея была длинная, как у жирафа, и вертючая. Когда Колесников скрылся из виду, я вышел из своего укрытия и поспешил домой.
По своему железному расписанию я каждый день в десять часов вечера уже лежу в постели. Пусть даже в это время по телевизору передают запуск новой ракеты в космос, все равно я сплю. Если хочешь стать сверхкосмонавтом и чедоземпром, приходится себе во многом отказывать.
Воспоминание девятое
АНТОЛОГИЯ САМОГО ТАИНСТВЕННОГО СЛУЧАЯ
Наш дом находится совсем недалеко от школы. Поэтому сегмент земного шара, залитый асфальтом и именуемый Садовым кольцом и отделяющий мой дом от школы улицей Воровского, я проскочил пулей.
Я торопился, так как по жизненному расписанию моего сегодняшнего вечера время несколько уплотнилось. Я уже говорил, что каждый день в десять часов вечера, что бы ни случилось, я должен лежать в постели. А до сна я должен был еще успеть позаниматься геодезией и астрофизикой. И самое главное, провести первую тренировку терминатора планеты Меркурий.
