хочешь, то и думай.
— Я тоже думаю, думаю, да всё без толку, — пожаловался Бутылкин. — Это только Хольмс в книжках сразу концы находит. А в жизни поди разберись.
Я поднял палец.
— Идея, Савелий Львович! Давайте попробуем разобраться вместе. Я буду Хольмсом, а вы Ватсоном. Тоже, кстати, доктор. Пофантазируем, а? Вы ведь сами когда-то хотели сыщиком стать.
— Когда это было, — проворчал Бутылкин. — Ну, давайте попробуем.
Я сел на чистую койку и жестом пригласил врача сесть рядом.
— Странное преступление, коли разобраться, — начал я доверительным тоном. — Убийство полицейского, да ещё не вгорячах, а намеренное, — дело редкое. Стало быть, кому-то мешал очень. Что-то узнал случайно или увидел ему не предназначенное, вот и убрали. Логично?
— Вполне, — согласился Бутылкин. — А в чём странность? Нежелательных свидетелей во всех романах убирают. Ну, или пытаются.
— В жизни тоже, — сказал я, кивнув. — Но у нас особый случай. Госпиталей в Петербурге не меньше десятка. Откуда убийца узнал, что Кусков лежит именно здесь, на Пироговской набережной, три? Обошёл, что ли, все лазареты с расспросами, не поступал ли на излечение городовой? Бред же.
— Бред…
— Идём дальше. Предположим, убийца неким образом всё же узнал, где лечится Кусков, — теперь приходи и убивай, так? Нет, не так. Госпиталь велик, здесь десятки пациентов. Что ж ему, злодею бедному, слоняться по коридорам и расспрашивать медсестёр, где, мол, у вас тут лежит раненый полицейский? Опять же бред.
— Опять же, — согласился Бутылкин, помедлив.
— Воля ваша, дорогой Ватсон, только убийца знал, на каком этаже и в какой палате лежит Кусков. Знал точно. И теперь вроде бы ничего не мешает сделать своё чёрное дело, верно? Однако опять нет.
— Это почему же?
— Да ведь в палате кроме Кускова лежат ещё трое! Где гарантия, что хотя бы один из них не проснётся не вовремя, не поднимет шум? Нет такой гарантии. И злодей в тупике. Не резать же всех подряд, чтобы до Кускова добраться. Это даже для убийцы перебор… Что скажете?
Бутылкин глубоко задумался.
— Одно скажу: хорошо, что я не сыщик, — произнёс наконец. — Проще людей лечить, чем такие головоломки разгадывать. Ватсон в тупике.
Я улыбнулся. Ласково так, словно несмышлёнышу.
— А вот и нет, Савелий Львович. На самом деле всё очень просто. Если, разумеется, иметь в виду одно обстоятельство.
— Какое же?
Я наклонился к Бутылкину.
— А вы представьте, — сказал, заговорщицки понижая голос, — что в госпитале у преступника есть сообщник. Ну, скажем, из врачей. Вот он-то убийце и помог. Подсказал что и где, а тому уже осталось только прийти и ударить ножом бедного Кускова. Может такое быть?
Краем глаза я посмотрел на Ульянова и Петренко. Судя по лицам, они насторожились.
— Всё может быть, — неопределённо сказал Бутылкин. — Только вряд ли это.
— Отчего же? Врачи поголовно святые?
— Ну, святые не святые, а только все мы клятву Гиппократа давали. И рук злодейством не замараем.
Бутылкин в порыве благородного негодования даже привстал. Поднялся и я.
— Справедливости ради, злодейством занимался убийца, — уточнил я. — Врач лишь помогал. Хотя, надо признать, без его помощи Кусков по-прежнему был бы жив.
— Всё равно, — упрямо сказал Бутылкин, — всё равно… — Сунув руки в карманы халата, вызывающе посмотрел мне в глаза и, видимо, что-то в них прочёл. Нервно вскрикнул, срываясь на фальцет: — Что вы так на меня смотрите? Что за намёки?
— Действительно, к чему намёки, — согласился я самым что ни на есть мирным тоном. И без перехода гаркнул так, что врач вздрогнул: — Хватит дурака валять, Бутылкин! Извольте немедленно рассказать о вашей связи с убийцей!
Бутылкин мгновенно побелел, словно я публично отхлестал его по щекам.
— Как вы смеете? — взвизгнул пронзительно. — Меня, уважаемого врача… С ума сошли, что ли? На каком основании? Я немедленно иду к начальнику госпиталя!.. За клевету ответите…
И, резко повернувшись, почти побежал к двери. Ульянов сделал движение, словно хотел остановить, однако этого не потребовалось. Выскочив за дверь, Бутылкин тут же и вернулся, пятясь, — в сопровождении урядника Васильева, наставившего в тощую грудь револьвер.
Кирилл Ульянов
Морохин во всём блеске своих логических умозаключений был прекрасен и убедителен. Усадив подавленного врача на прежнее место и энергично шагая по палате взад-вперёд, он излагал доказательства вины Бутылкина. Мы с Петренко и Васильевым следили, чтобы тот не дёргался, и с колоссальным интересом слушали сотоварища.
— Вы, Савелий Львович, сделали всё возможное, чтобы убийца смог беспрепятственно проникнуть в палату и убить Кускова. Тому есть ряд доказательств, о которых нам рассказали его соседи по палате.
Во-первых, это вы как начальник отделения распорядились, чтобы Кускова без видимой необходимости перевели со второго этажа, куда его положили, на первый этаж. Ваш скрытый умысел очевиден: достать человека в палате на первом этаже неизмеримо проще, чем на втором… А Кусков-то удивился и о своём удивлении рассказал соседям.
Далее, именно вы дали команду санитарам переставить койку Кускова к окну. Казалось бы, зачем? А затем, чтобы убийце надо было только перемахнуть через подоконник — и вот она, жертва. Другого внятного объяснения нет.
Но и это не всё. Соседи Кускова рассказали, что накануне вечером вы лично зашли в палату, поинтересовались самочувствием больных и между прочим распахнули окно настежь. Жарко, мол, пусть будет в палате свежий воздух. При этом распахнутую раму вы застопорили какой-то деревянной чуркой, достав её из кармана халата. Она и теперь там. — Морохин ткнул пальцем в сторону подоконника. — Вы всегда берёте на обход деревянные предметы? Или захватили специально, чтобы подстраховаться? Чтобы окно случайно не захлопнулось от сквозняка и тем самым не создало проблем убийце?
Бутылкин поднял голову.
— Господи, какая чушь, — сказал с отвращением. — Что-то вы, господин следователь, в дедукцию заигрались… Да всё, о чём вы тут бубните, — это повседневная рутина. Мелочи. Я как начальник отделения ежедневно отдаю десятки указаний. Кого-то из пациентов переместить, кого-то выписать, кому-то поставить клистир… Обвинять меня бог весть в чём на основании подобного вздора? Вы в уме?
— Даже не сомневайтесь, — заверил Морохин. — Кстати, на хамство не обижаюсь, поскольку идёт оно от растерянности вашей, от страха разоблачения… И, наконец, самое интересное. Соседи Кускова рассказали, что во
