прислуга не служит людям, они служат дому. А дом всегда переживает своих хозяев.
– Ты слышала о новой комнате?
– Нет. Дом старый. Когда в нём были новые комнаты, я ещё не родилась.
Мы шли по коридору, и с каждым шагом мне становилось холоднее. Не от температуры. Я уже не мальчик, меня хватит всего на несколько новых вхождений.
– Простите, сэр, но мистер Генри… Он немного странный, – вдруг сказала служанка, вспомнив, что должна называть других "сэрами" и быть вежливой.
– В каком смысле?
Она отвела взгляд, пальцы теребили край фартука. Жест непроизвольный, нервный. Кажется, она уже пожалела, что сказала это.
– Он… любит животных, сэр.
– Это преступление?
Она снова посмотрела на меня.
– Вы скажите мне, детектив.
Когда мы вошли в комнату Генри, я замер. Я ожидал беспорядка. Ожидал запаха подростковой лени, книг, бумаги, может, остатков еды, брошенной где-то в углу. Но здесь пахло иначе. Старое дерево, уголь. Но у меня была анархическая уличная молодость, что я понимал в благородных молодых людях?
Картин было много. Они висели на стенах в массивных, слишком нарядных рамах, стояли на полу, прислонённые друг к другу, в углу сваленные холсты. Я подошёл ближе, а служанка вышла.
Рисунки – уголь. Тёмные, жирные линии, грубые мазки. Движения художника были резкими, нервными, словно он вжимал уголь в холст, пока он не крошился в пальцах, создавая грязные, уродливые образы. Тьма, смешанная с грязными красной и белой красками. Чёрная лиса с безумными белыми глазами на выкате, цепь рук, нечто, что должно было быть собакой, красный человек с неестественно вывернутыми руками, то ли из-за неумения, то ли слишком хорошего знания, как выглядят вывернутые суставы. Я видел подобные образы, правда, не в реальности.
Генри сидел в углу комнаты, в своём кресле. Тёмные глаза, застывшие и холодные, смотрели куда-то в пространство. Что они видели? Не сказал ни слова, когда мы вошли.
Я сделал шаг вперёд, замерев, чтобы не нарушать его равновесие.
– Мистер Генри, – сказал я, наконец, нарушая молчание. – Эти картины ты сам нарисовал?
Хоть бы не ты.
Он не ответил сразу, а только слегка наклонил голову. Его глаза не отрывались от стены. На ней висела очередная картина – что-то странное, невыразимое, но всё равно оставляющее в душе ощущение затхлости. Он тихо проговорил:
– Да, я художник.
Психопатия!
В его голосе не было ни грусти, ни радости. Словно слова просто выскальзывали из его уст, как всё остальное в его жизни – без особого значения. "У каждого свои способы справляться с горем", – попытался я убедить себя.
– Понял, – я кивнул, пытаясь не дать себе уйти в эти странные картины, но взгляд всё равно тянул меня к ним. – Я – пси-детектив и должен проникнуть в твой разум, чтобы найти убийцу твоего отца. Но в нашем деле есть некоторые опасности, мистер Генри. Когда я вхожу в чей-то разум, это не всегда безопасно. – Я остановился, намеренно замедляя речь, но что-то в его взгляде заставило меня добавить: – Иногда сознание ломается. Владельца разума или моего.
В его глазах что-то загорелось. Не то чтобы страх. Нет. Это было что-то другое. Это было любопытство.
– А что будет, если… разрушится? – его голос был почти шёпотом, но с такой искренней заинтересованностью, что я почувствовал, как умирает тепло в комнате.
– Если разум разрушится, ты сам останешься в этом разрушении, – сказал я, невольно делая паузу, вглядываясь в его глаза. – Ты перестанешь быть собой. Всё исчезнет, но ты останешься в этом месте. Это как ловушка, Генри. Ты можешь стать её частью навсегда.
Его глаза вспыхнули. Он почти не дышал, но в его взгляде было столько жадности, что казалось, будто его душа вытягивает свет, будто он сам готов был раствориться в этом чёрном, мрачном мире, о котором я говорил.
– Давайте попробуем, – его ответ был почти тихим, но это было как удар молнии в пустой день.
Страх провёл мокрым пальцем вдоль моего хребта. Я взглянул на него, затем на картины. Не наблюдатель. Разрушитель.
– Хорошо.
Сел на его кровать.
Скрестил руки с револьверами на груди.
– Какие интересные пистолеты. Вы ими убивали? – Генри совсем стал, кем должен быть – живым. Его взгляд горел ожиданием.
Закрыл глаза.
И шагнул внутрь.
Ад животных
Синдром Котара! Я догадывался, но не хотел признавать. Я уже был в подобном разуме. В разуме психопата!
Мир вокруг взорвался кучей слизи и гнили. Я оказался в месте, где реальность изгибается и рвется на части, образуя нечеловеческую ткань ужаса. Пейзаж передо мной был живым, как массивный орган, чей ритм бьётся в унисон с трещинами, разрывающими пространство. Это было как нахождение внутри бесконечного гиганта. Кислый запах разложения и сладкий, как если бы в воздухе плавился сахар, смешанный с кровью. Это место не просто было, как положено пристойным местам – оно дышало и ворочалось по своим собственным законам.
Животные глаза сверлили меня из жителей этого ада – животных амальгам. Хищные зубы, переплетённые лапы, перекошенные морды – всё это сливалось в чудовищных существ, которые шипели и извивались в пульсирующем мраке. Кровь текла по их телам, словно сама жизнь рвалась через поры, создавая кровавые ручейки. Она смешивалась с внутренним мясом, как старая влага в тканях, что на протяжении десятилетий не иссыхает, а только продолжает развиваться в тени.
Некоторые из этих существ двигались по стенам. Их когти впивались в мягкое мясо мира. Каждый их шаг был утробным, порочным шуршанием, а воздух звенел от того, как они терлись о биомассы, сливаясь в единый мерзкий биом. И я был частью всего этого.
Я не успел и сообразить, как меня накрыла волна чёрных крыльев. Вороньё с собачьими головами. Они дёргались и скакали с разломанными лапами и крыльями. Каждое движение, каждый скачок был неестественным, невыносимым для глаз.
Я выхватил револьверы, не думая, и начал стрелять. Пули взрывались в их телах, разрушая кости и перья, но они всё равно продолжали прыгать, как одержимые, скрипя лапами по мерзкой, мокрой земле.
Вдруг из-под ног выскочила собака с вороньей головой, её лапы тоже сломаны. Я оттолкнул её ногой и бросился бежать, не оборачиваясь. Передо мной появилось тело худого енота с бешеной лисьей головой с огромным ртом, растянутым до затылка, который как будто хотела проглотить весь этот мясной мир. Её взгляд пронзал меня насквозь, её тело дергалось, как игрушка, брошенная в углу.
Я промчался мимо, но мир не переставал двигаться в своей кошмарной динамике. Мост, на котором
