внимательно посмотрел в его лукавые блестящие глаза, потом посмотрел на Толю, которого на воздухе заметно развезло, и промолчал.
— Ага, уже на попятную… — удовлетворенно сказал Митька, будто ничего другого он и не ожидал.
— Тебе все хаханьки, — махнул рукой Кузьмич.
— Почему же… — возразил Митька, не отпуская его плеча, — ты ко мне с душой, и я к тебе тем же местом. Или ты просто так брякнул? Поматросил и бросил?
— Да что ты меня лапаешь? — Кузьмич движением плеча сбросил его руку. — Что я тебе, девка?! А если серьезно решил, приходи в понедельник на завод. Спросишь, как позвонить Перевалову из инструментального, я скажу, чтобы тебе выписали пропуск. Пройдем, посмотрим, что к чему, а потом вместе в отдел кадров. — Кузьмич сердито оживился, но в глубине души у него уже поднималась тихая радость и надежда.
— Нет, в понедельник я никак не могу, — подумав, сказал Митька, — во-первых, понедельник — тяжелый день, а во-вторых, у меня в понедельник еще никаких документов не будет. В понедельник я еще только заявление напишу…
— Какое заявление? — опешил Кузьмич.
— Об увольнении, какое же еще? — Казалось, Митька изумлен такой непонятливостью. — Если я не напишу заявление, мне и трудовую не отдадут, а если отдадут, то припаяют статью за прогул. Нет, Федя, новую жизнь надо начинать аккуратно…
— Постой, — растерянно сказал Кузьмич, — а разве ты работаешь?
— Что же я, святым духом питаюсь? — насмешливо спросил Митька.
— А где же ты работаешь?.. — сказал Кузьмич и хотел добавить: «Если каждый день с утра торчишь около магазина», но не добавил.
— В таксопарке, мойщиком.
— А-а… — облегченно вздохнул Кузьмич.
Если б Митька назвал какую-нибудь настоящую профессию и должность, это его расстроило бы, потому что разрушило бы все его представления и поколебало бы его уверенность в собственной правоте.
— Я думаю, тебя не будут задерживать на две недели? — сказал он несколько небрежно.
— Нет, задерживать не будут, — осклабился Митька, — у нас не задерживают… У нас, наоборот, желающие в очередь стоят. Только мигни — сейчас десять человек прибежит…
— Что же у вас там, медом помазано? — сказал Кузьмич и недоверчиво покачал головой.
— Еще каким медом… — неопределенно сказал Митька и ухмыльнулся. — А ты, я смотрю, как вчера родился.
Кузьмич нахмурился. Ему не нравился Митькин тон, да и вообще весь пока непонятный для него разговор. И все определеннее было ощущение, что его использовали в какой-то игре и продолжают использовать. И если б не привычка во всем доходить до сути, до самого что ни на есть конца, Кузьмич давно бы ушел.
— Ну и что ты там зарабатываешь мойщиком? — через силу проговорил Кузьмич.
— Да чистыми, на руки, рублей триста выходит… — равнодушно, как о само собой разумеющемся, сказал Митька.
Кузьмич помолчал, посмотрел на покачивающегося Толю, похлопал себя по карманам, в которых не было папирос, и пересохшим голосом сказал:
— Что-то я не слышал о таких зарплатах…
— Да зарплата у нас девяносто рублей, — охотно пояснил Митька, — остальное живьем набегает… Каждый таксист по полтинничку, не меньше, кинет, и хорошо.
— У тебя закурить-то есть? — не глядя на Митьку, спросил Кузьмич.
— У меня нет. А Толя, наверное, настрелял или сэкономил… Толя, у тебя есть покурить? Федя просит.
Толя начал искать, а потом вытаскивать из кармана помятую пачку сигарет. Пока он вытаскивал, половина просыпалась на землю. Поднимать никто не стал.
Кузьмич жадно затянулся и стал выплевывать крошки табака, подбирая их с губ кончиком языка.
— Так что же ты мне голову морочил? — укоризненно спросил Кузьмич.
— Да ведь ты меня и не спрашивал… — Митька пожал плечами. — Заладил свое…
— А я-то размечтался, — усмехнулся Кузьмич.
Стоящий немного в стороне Толя вдруг начал громко икать.
— Ну что, пойдем? — сказал Кузьмич.
Митька ничего не ответил. Он стоял и смотрел на пустырь, где между кучами разнообразного мусора и засохших кустов прошлогодней полыни пробивалась молодая зелень. По пустырю бегала странная собака, помесь фокса с дворняжкой, и отмечалась около каждого кустика.
— Да, намотал ты меня на шпиндель… — с невеселой улыбкой сказал Кузьмич.
— А что такое шпиндель? — спросил Петров, и не дожидаясь ответа, предложил:
— Слушай, Федя, это, конечно, шутка, а на самом деле, переходи лучше ты к нам. Я тебя определю без очереди, и давать никому не придется…
— Что значит «давать»? — опешил Кузьмич.
— А ты как думал? Ей-богу, ты как невинная девица. У нас за красивые глаза не принимают.
На краю пустыря, около дома, где был магазин и жил Кузьмич, был врыт в землю столик и лавки. Столешница его, сделанная из фанеры, расслоилась от погоды, и было видно, что каждую весну ее подновляли, и оттого столик стал похож на торт «наполеон». За этим столиком они и устроились и только тогда заметили, что Толя куда-то исчез. Впрочем, они к этому уже привыкли.
С детской площадки слышался детский гомон и скрип качелей.
— Смешно… — сказал Кузьмич, — я ведь вышел-то утром тебя перевоспитывать… Ей-богу.
— Я так и подумал, — сказал Митька.
— Смотрю, каждый день, каждый день, как на работу, ну, думаю, надо помочь человеку…
— Это твои окна на первом этаже около подъезда?
— Мои.
— Я как ни гляну, а ты сидишь с газетой… Я думал, ты пенсионер. Общественник. Думал, у тебя это общественное поручение.
— Да ну, какое там к черту поручение… Унес Толя сигареты — это совсем плохо. Я-то думал, что ты не работаешь…
— А я в ночную…
— Так ведь не протянешь долго… После работы надо бы поспать.
— Да я сплю всего три часа… После обеда кемарнешь на ходу, и хорошо… — сказал Митька и добавил: — А за куревом придется идти.
— Может, заодно возьмем отвальную? — неожиданно для себя спросил Кузьмич. — А то что-то тоскливо…
— С тоски не стоит пить. Тоска водкой питается.
— А ты-то с чего пьешь, спрашивается? — спросил Кузьмич.
— Я? — Митька хмыкнул. — Это вопрос философский. Без бутылки на него не ответишь. А ты, я смотрю, крепкий мужик. Со мною редко кто на равных идет. Видел Шурика? На что здоровый, а уже надломился бы.
— Нет, — сказал польщенный Кузьмич, — я на выпивку крепкий. Увлекаться не увлекался, но иногда могу… И ничего не делается. А перед обедом лафитничек пропустишь, он и вообще не чувствуется. Только так. В общем, для аппетита. До того привык, что без этого есть не сяду.
— Значит, так, — вдруг сказал Митька. — Хватит тут отираться. Пойдем посидим по-человечески. Имеем право.
4
В кафе они взяли коньяк четыре звездочки. Два раза по сто граммов. На бутылку не хватило. Было тихо, тенисто и пусто. Пластмассовые темно-коричневые столики были
