Может небо свалиться, любимый, на нас,И разверзнуться может под нами земля,Но я, чувствуя ласковый взгляд твоих глаз,Ничего не боюсь, ведь ты любишь меня.Коль в объятьях твоих я от страсти томлюсьИ у нас без любви не проходит и дня,Я, любимый, проблем никаких не боюсь,Потому что, мой милый, ты любишь меня…
Лора, расчувствовавшись, смахнула слезу. Эрмин, стоявшая опершись на буфет, украдкой посмотрела на Киону. Удивленное выражение на лице этой девушки и ее приоткрытый рот говорили о том, как сильно потрясла ее эта песня. Однако долго разглядывать Киону Эрмин не смогла: та вдруг поспешно вышла из гостиной.
«О-о! Эти слова… “Буду вечно, любимый, я рядом с тобой… Волей Божьей влюбленных сольются сердца”… – подумала Киона. – “Коль в объятьях твоих я от страсти томлюсь”… Томилась ли я от страсти, когда ко мне прикасались пальцы Делсена? Томилась, но очень слабо. Очень слабо. Его поцелуи вызывали у меня необычное волнение, а вот прикосновений его рук я не переносила. А если бы со мной то же самое делал Людвиг? Было бы то же самое, я в этом уверена. Я никогда не стану жертвой такой любви – любви телесной».
Она укрылась в сарае, где стояли три велосипеда и у дальней стены лежал садовый инвентарь, которым Лора пользовалась раз в несколько месяцев.
– Киона! – позвала Эрмин, переступая порог сарая.
– Оставь меня в покое! Ты перестаралась, когда захотела, чтобы я послушала эту песню и голос этой женщины, заставляющий сжиматься сердце.
– Это правда, но я надеялась, что благодаря Эдит Пиаф и ее песне ты поймешь, что любовь может сделать жизнь прекрасной и придать ей удивительную пикантность!
– Для большинства девушек и женщин – может быть, но не для меня.
Эрмин подошла к Кионе и, обняв ее, звонко поцеловала ее в щеку.
– Ты и в самом деле рассердилась?
– Нет, я скорее переживаю за свое будущее. Делсен не был в меня влюблен. Однако мне следует понимать, что когда-нибудь какой-нибудь мужчина может влюбиться в меня по-настоящему. Как объяснить ему, кто я на самом деле такая, и при этом не заставить его дать от меня деру? Я только что спросила сама себя, не является ли предостережением для меня то, что я чувствую неприязнь, когда слышу или читаю такие фразы, как, например: «Мое тело будет трепетать в твоих объятиях».
– Какое еще предостережение?
– А такое, что, когда я стану женщиной, возможно, утрачу свой природный дар.
– Так ты же сама часто этого хотела. Это отнюдь не было бы ужасным, если бы ты стала чувствовать себя счастливой. Киона, ты выдумываешь всякую ерунду. Тебе известно, что у почтенного Наку было несколько жен и множество детей, однако своих природных способностей он не потерял? Тошан как-то раз вечером, незадолго до рождения Катери, рассказал мне о длинной и бурной жизни Наку.
– Мужчины наверняка менее подвержены воздействию эмоций, чем женщины. Кроме того, они не рожают детей.
Этот спор и забавлял, и огорчал Эрмин. Она увлекла свою сводную сестру вслед за собой в сад. Они пошли в беседку, потому что дождик – поначалу очень слабый – стал усиливаться.
– Как бы там ни было, – прошептала Киона, – если зачатие было бы таким же тяжелым и мучительным, как рождение детей, земля обезлюдела бы еще много веков назад.
– Господи, в тебе так мало романтики! – воскликнула Эрмин.
– Это всего лишь чистая логика, Мин. Ты для своего выступления в Пуэнт-Блё можешь, конечно, подобрать что-нибудь из репертуара Эдит Пиаф, но я бы посоветовала тебе спеть арию из оперы «Кармен» – арию, в которой, опять же, говорится о любви. Я предчувствую, что ритм этой музыки им очень понравится.
Затем весь этот день, отвлекаясь лишь на приемы пищи и на игру с детьми, обе сводные сестры занимались составлением списка отрывков из опер и песен, как относящихся к классике, так и современных.
Мало-помалу к этому процессу подключились все взрослые обитатели дома. Даже Мирей – и та настоятельно предложила включить в список между двумя ариями какую-нибудь из широко известных песен ее любимой певицы Ла Болдюк. После ужина в гостиной началось что-то вроде собрания, причем довольно бурного. Вскоре Эрмин решила напеть несколько куплетов – к великой радости четырех малышей, уже одетых в пижамы и разместившихся на диване. Для этого она выбрала одну весьма успешно исполнявшуюся ею песню известной французской певицы Лин Рено.
В мою родную хижину в КанадеДобраться можно по лесной дороге,И из ее окна наружу глядя,Я вижу белок на ее пороге.На ключ в ней дверь опять я не закрыла:Украсть в ней вряд ли что-нибудь найдется.Ее недавно снегом завалило,И ждет она, когда весна вернется.Моя родная хижина в Канаде —Моя судьба, пристанище и счастье.И в ней всегда, к большой моей отраде,Любое можно переждать ненастье.Коль мне так хорошо и здесь живется,То что еще искать? Чего бы ради?Ведь сердце у меня все время рветсяВернуться в мою хижину в Канаде.Однако все же я хочу признаться,Что привести в нее давно мечтаюТого, кто захотел бы в ней остаться,Чтоб жить в местах, которые я знаю.В мою родную хижину в КанадеВернуться я хочу вдвоем с тобою,У жаркого костра с тобой присядем,И нас никто здесь не побеспокоит.Ну разве что один индеец старый,Идя по лесу, любопытства радиЗаглянет – горбоносый и поджарый —В мою родную хижину в Канаде.Мы песни будем петь по сто раз на день,Мы дикие цветы пособираем.Моя родная хижина в Канаде,Пока ты в ней живешь, нам станет раем.Мой милый, ну зачем ты где-то рыщешь,Шагая от одной к другой преграде?Ведь счастье для себя легко ты сыщешьВ моей любимой хижине в Канаде[35].
Констан и Адель в конце песни зааплодировали. Их глаза радостно заблестели. Томас, похоже, тоже был очарован, а Катери беззвучно смеялась. Что касается Кионы, то последний куплет вызвал у нее восторг, однако внешне он никак не проявился: ее лицо осталось невозмутимым.
