и в подчинении у хозяина замка — это всё-таки целый баронский сын. Его не выгонишь за дверь. А если он ещё и ведёт себя прилично, не распускает руки, и вежливо просит дать поесть ему и его людям, которые с утра голодны, а время уже к вечеру, то можно и уважить просьбу.
Соваться на ночь глядя в полузнакомый город было бы слишком неосторожно. Ицкоатль велел своим людям вести себя тихо, не нарываться на неприятности, если что-то не так — говорить ему, и наконец смог сделать то, о чём давно просило его измученное тело. Смыл с себя пот и грязь у замшелой дубовой бочки под водостоком, выпрошенным у кухарки лоскутом ветоши вытер мокрые волосы — и наконец-то лёг спать.
Утром новоприбывших сразу после завтрака отправили на помывку — не последнее дело для людей, которые не один месяц провели в лесу. Вши и блохи никому в замке не были нужны. Всю одежду с них сожгли, выдали новую. За Сарканом наблюдали с плохо скрытым любопытством и ехидцей, но он невозмутимо надел камзол с гербом Ботонда — шипастой дубиной на зелёном фоне. Новая память услужливо подкинула легенду о первом бароне, который был дюжим мужиком и вмешался в бой короля с одним из восставших баронов. Сила его была так велика, что одной дубиной он положил несколько рыцарей и тем решил исход сражения в пользу короля. Монарх отблагодарил нежданного помощника тем, что передал ему баронство и титул мятежника, и замок с тех пор так и назывался Ботондом — Дубиной.
Впрочем, та же легенда утверждала, что мужик просто спал с тяжёлого похмелья под кустами как раз там, где король и барон устроили сражение, и когда его разбудили, рыцари барона просто оказались к нему ближе всех, а потом он слишком устал, чтобы разогнать и рыцарей короля.
Пока его люди мылись, Ицкоатль отпросился у маршала в город. Сказал, что хочет сходить на рынок и посмотреть, не найдётся ли там нужных ему товаров.
— Так у тебя же денег нет! — удивился маршал. — Его милость жалованье выдаст только через две недели!
— Так и я только посмотреть пойду, — отозвался Ицкоатль. — Если не найду то, что мне нужно, так договорюсь, чтобы привезли.
Маршал пожал плечами и отпустил его, но велел вернуться к обеду.
— За конюшенным двором есть пустырь, — сказал он, — мы там тренируемся. На два часа пустырь твой, если хочешь сам своих людей тренировать.
Поблагодарив его, Обсидиановый Змей покинул замок.
Он не сказал маршалу всей правды. Ему действительно было нужно посмотреть на те товары, которые никогда не интересовали Саркана, но в первую очередь он хотел знать, чем живёт этот город, что беспокоит его жителей, о чём они говорят. Ему были нужны слухи.
Вчера он во все уши слушал кухарок и поварят, пока его кормили отдельно от его людей — всё же баронский сын! — но ничего полезного не услышал. То ли его стеснялись, то ли опасались сказать что-то лишнее в замке, где слишком много ушей. Горожане стесняться не будут.
Утренний город уже бурлил жизнью. Крестьяне из окрестных деревень продавали молоко, масло и птицу, овощи и зелень с огородов. Старушка в ветхом платье сидела с букетиками трав. Ицкоатль решил, когда будут деньги. подойти к ней и узнать, для чего нужны эти растения. Лишним такое знание не будет. Сновали разносчики, на скотную ярмарку вели лошадей и быков. Эти животные до сих пор вызывали лёгкую оторопь у Обсидианового Змея. В его мире не было ничего подобного могучим зверям, с которыми люди управлялись с такой лёгкостью. И то, что память Саркана хранила умение ездить верхом, не делало меньшим его смятение.
Самые оживлённые разговоры велись возле девушек-крестьянок, которые принесли на продажу букеты цветов. Служанки раскупали их по несколько сразу, но не торопились уходить — задерживались, чтобы обсудить с товарками последние новости.
— Неужели правда молодого барона убили?! — бледная девушка в белом чепчике прижимала к себе букет больших белых цветов. — Ошибки быть не может?!
— Увы, — вздохнула её соседка. — Вчера привезли на телеге. Весь в крови, лицо разрублено… Ужас!
— Ужас! — согласились остальные.
— Говорят, его друг его и убил, — продолжала третья. — Саркан, младший сын барона Залана.
— У, змеиное племя! — девушка в чепчике стиснула кулачки, едва не выронив свою ношу.
Ицкоатль поспешил удалиться. Он не хотел, чтобы в нём признали Саркана.
Мужчины у таверны обсуждали совсем другие дела.
— Говорят, подати барону вернули, — слышалось из открытых дверей.
— Налоги, значит, повышать не будет? — спрашивал кто-то.
— Не должон… И так задушил совсем, ни охнуть, ни вздохнуть, куда ещё больше-то!
— Так ему теперь людей молодого барона кормить, они ж все к нему на службу перешли.
— Не тысяча же их, чтоб для этого налоги поднимать!
— Да не, говорят, полсотни…
— Какие полсотни, я их сам вчера видел. Десятка два-три от силы.
— Я слышал, на севере бунтовать собрались. Король будет войско собирать, так что и три десятка в дело пойдут.
— Раз война — точно налоги повысят, — вздохнул кто-то.
А вот это было важно. Важнее скорбящих по барону Андрису цветочниц. Становилась понятнее готовность барона Баласа взять на службу людей своего племянника, несмотря на риск мести за него. Если король будет собирать войска, барон сможет отправить вновь нанятых и сохранить собственные силы нетронутыми. Очень серьёзное преимущество, когда соседи останутся без своих отрядов.
Может, барон Балас и был непопулярен у своих подданых, но в дальновидности ему отказать было нельзя.
Ицкоатль вернулся на рыночную площадь. Побродив среди лавок, которые в большинстве своём уже были открыты, он остановился у лавки камнереза, присмотрелся к бусам и печаткам. Чужой камень, незнакомый. Никакого нефрита или обсидиана. Из чего же ему сделать текпатль, ритуальный и боевой нож?
— Что желаете, любезный? — оживился камнерез. — Бусы девушке или печатку заказать?
— А не бывает ли у вас камня, похожего на стекло? — спросил Ицкоатль. — Тёмного, но прозрачного. Или похожего на незрелое яблоко, такого полупрозрачного на просвет…
У камнереза округлились глаза.
— Это где же господин такое диво видел? — спросил он наконец, когда к нему вернулся дар речи. — Я про такое и не слыхал…
Ицкоатль вздохнул.
— Может, в дальних землях бывает? — предположил он. — Если вдруг однажды попадётся — мне бы кусок с ладонь. Возьму за любые деньги.
Камнерез покрутил головой.
— Поспрашиваю, — решил он. — Но я весь камень ходовой знаю. Из того, что ты сказал, много дорогих украшений наделать можно было бы, на продажу или в дар государям в
