class="p1">- На самом деле, тебе повезло сразу два раза. - Эдвин чуть убавил серьезности и даже немного улыбнулся. - Сначала в том, что у тебя такой замечательный друг.
Везение, если не принимать во внимание непредставимую бредовость исходной ситуации, получилось колоссальное.
Прямо сейчас, в эти самые дни, Советы разворачивали какие-то грандиозные работы, напрямую связанные с изучением то ли вечной мерзлоты, то ли интегрированных в нее сухопутных суперльдин, то ли и того, и другого сразу — неважно.
Важное заключалось в том, что им, Советам, срочно требовался хороший специалист, желательно, с мировым именем или около того, обязательно практик, готовый ехать на полтора месяца в край холодного солнца и вечного снега, то есть — буквально я.
Мне в этой ситуации было интересно, во-первых, бесплатное медицинское обслуживание. Советский Союз — государство странное, экономически невозможное: ни в одной экономике мира не может быть свободных ресурсов в количестве, достаточном для обеспечения поголовного здравоохранения, даже и в случае сложного лечения, как магического, так и консервативного.
Да, если верить атлантической прессе, зубы в Союзе лечат без наркоза, в палатах лежат вдвадцатером, оперируют ржавыми ножами образца позапрошлого века, но больные, вопреки всему, выздоравливают: когда человек действительно хочет жить, медицина бессильна.
Контракт с организацией, носящей невероятное название Vsesojuzny Tsentr Arkheologicheskikh Issledovanij, переводящееся на человеческий язык примерно как «департамент археологии», подразумевал временное, но такое желанное, включение меня в орбиту беспощадной советской медицины.
Во-вторых и не в-последних, Советы предлагали отличную оплату. Электрический абак, который есть в моем элофоне, выдал, при конвертации rubli в еврофунты сумму, которой лично мне будет достаточно для приобретения арендуемого дома в собственность, а значит — моментального получения чаемого подданства Королевства Ирландия.
В-третьих, вся эта история означала, что мой огромный опыт и профессиональные знания будут, наконец-то, востребованы не для обучения студентов, у которых не хватило интеллекта и средств для поступления на более перспективную специальность, но в деле настоящем и полезном, чем фомор не шутит, всему человечеству.
Подвох заключался в том, что хороших специалистов в мире было больше одного: любой из коллег-конкурентов мог принять открытый контракт советской организации в любой момент, оставив меня с голым хвостом и прогрессирующим сумасшествием худшего возможного толка.
- Эдвин, а с чего ты решил, что на эту лакомую позицию примут именно меня? Я, как минимум, больше теоретик, чем практик, не знаю советского языка, не в курсе последних разработок красных ученых в этой области, да и потом, должно же быть собеседование, ну, там, я не знаю… Благо только, что каникулы продлятся около двух месяцев, а потенциальный контракт — срочный, на полтора.
- Возвращаемся к неоспоримому тезису о том, что у тебя отличный друг, с которым тебе очень сильно повезло. - Эдвин посмотрел на меня одновременно ехидно и устало. - Ты ведь помнишь, как несколько дней назад подписывал доверенность на право представления тебя на международных переговорах? Не помнишь, провалы в памяти?
Друг внезапно извлек из-под стола объемистый портфель: в таких, как правило, носят документы младшие банковские клерки.
- Вот тебе авторучка, вот бумага. Твои реквизиты, кажется, напечатаны верно? Подписывайте, dorogoj tovaristch professor!
Глава 7
Договор действительно оказался напечатан на бумаге. От этого настроение мое, и без того раскачивающееся, будто я сам в щенячьем возрасте на качелях, совершило очередной кульбит, и принялось стремительно портиться.
Я, честно говоря, рассчитывал на велень. Или, как минимум, на пергамент.
Общеизвестно: все по-настоящему важные документы издаются и подписываются только на тонких листах, изготовленных из цельной телячьей шкуры.
Так было попросту всегда, на этом стояло и стоит делопроизводство с тех самых пор, когда сэры Томас Мэлори и Уильям Кэкстон, даром, что оба сассеннахи, догадались совместить сургучную подвеску с эфирным оттиском… Сами они, правда, посчитали, что так будут делаться семейные экслибрисы для домашних библиотек.
Заодно эти двое издали первый печатный учебник практической некромантии, назвав книгу «Смерть Артура» — удивительно нудное вышло издание, но мэтрам, конечно, простительно.
Что в те годы, что половину тысячелетия спустя, изготовление чарованного листа из цельного куска кожи одного живого существа, было единственным способом хоть как-то обеспечить сохранность эфирного слепка, без какового невозможно зачарование.
Очень долгое время всё устраивало всех — особенно, мастеров гильдии кожевников и их более поздних потомков. Пергамент стоил дорого, велень — еще дороже, оба товара приносили баснословные барыши — известны даже городские цеха, целиком переходившие на выделку листов из недубленой кожи!
Потом печатные машины перестали быть размером с дом или сарай, и завелись на рабочих столах всякой уважающей себя конторы: подключенный к эфирному счетнику настольный печатник разом упростил делопроизводство. Нововведение создало сразу две проблемы: одну — социальную, оставив без работы тысячи машинисток, производителей механических печатных машин и эфирных копистов, работавших на аппаратах выделки мастера Зироза. Вторая проблема заключалась в том, что напечатать документ получалось только на бумаге, бумажный лист же состоит из частиц сотен, если не тысяч, живых существ, и закрепить на нем эфирную печать попросту невозможно.
Потом ханьские маги повторили свой же подвиг многовековой давности, заново изобретя бумагу. Теперь героями, правда, стали не тауматурги и алхимики, а, наоборот, химерологи: листья змеиной тыквы, вроде как сочарованной из пекинской капусты и харбинского василиска, и получались из одного животного, и прекрасно помещались под валки печатника, и даже не требовали убивать живое существо!
Так и вышло, что теперь использование пергамента — знак статуса, признак уважения и способ заявить о себе. Можно было бы сказать «не более, чем», но в нашем обществе статус почти всегда ценится выше, чем какие-то там практические качества, о чем бы ни шла речь.
Друг мой Эдвин понял меня без лишних слов: присмотрелся, призадумался, рассмеялся.
- Что, господин профессор, - ехидно подколол он, - не нашлось у советских на твою долю пергамента? Будешь, что мелкий клерк, подписывать бумажку?
- Я действительно не очень понимаю, откуда столь мелочная экономия, при таких-то условиях, - я ткнул указательным когтем в текст раздела «обязанности нанимателя». Коготь удачно угодил во фразу «полный пансион класса А». - Если уж принимающая сторона готова обеспечить заграничного меня…
- А это не их экономия, и не мелочная вовсе, - виновато кивнул Эдвин. Шапочка, та самая, о трех рунах, немедленно сползла на лоб, где и задержалась образом столь же волшебным, что и до того на затылке. Я даже принюхался: нет, эфиром не пахло, то есть техника применялась никак не волшебная. - Это моя
