явиться к ней на ковёр. Не буду кривить душой и говорить, что я не ожидал чего-то подобного… ожидал. Но всё равно не шибко приятно.
— Какое лицо?
— Ты прекрасно меня понимаешь, — не поддалась она. — Я дала тебе разработанный поэтапный план обучения…
— Тогда я не понимаю, зачем тут нужен я? — развёл руками. — Учили бы и дальше по…
— Прости, напомни мне, пожалуйста, — перебила она меня. — Я, кажется, забыла, кому тут нужна лицензия? Не помнишь?
— Спасибо, я помню, — съязвил я.
— Молодец, — не осталась она в долгу. — Тогда, будь добр, объясни, почему я уже на третий день получила из учебного совета три жалобы на тебя?
— Ой, да подумаешь…
София подняла палец, перебивая меня на полуслове, после чего взяла лежащий на столе лист бумаги, надела свои очки и начала читать.
— Александр Рахманов позволял себе недопустимую резкость и грубость в обращении со студентами. Его комментарии нередко переходили границы профессиональной этики, личные границы и звучали унизительно. В аудитории регулярно ощущалась напряжённая атмосфера, вызванная его снисходительным и пренебрежительным тоном. Он создавал впечатление, будто студенты для него — обуза, а преподавание — лишь формальность. Некоторые замечания носили личный характер и были явно направлены на дискредитацию участников обсуждения. Такое поведение подрывает уважение к преподавателю и вредит учебному процессу…
София закончила читать, опустила лист на стол и посмотрела на меня.
— Объяснишься?
— Ну и? Кто нажаловался?
— Она анонимная, — сказала София, и я закатил глаза.
— Трусы несчастные…
— Александр!
— Да я двадцать лет уже Александр, — вскинулся я. — София, вы из них юристов готовите или уникальных снежинок с ранимой психикой⁈
— Мы готовим из них профессионалов…
— Ага, — фыркнул я и, устав стоять, плюхнулся на диван.
— Что ты сделал? — не стала сдаваться София.
— Прошёлся по их прошлому. Розовые очки, знаешь ли, имеют привычку биться стёклами внутрь.
— Что ты сделал? — не поняла она.
— Ты меня слышала, — вздохнул. — Я раздобыл информацию о своих учениках и поставил их в позицию, где им пришлось оказаться «по другую сторону баррикад».
— Ты сделал что? — спросила она таким тоном, словно не могла поверить в то, что только что услышала.
— Я им показал, что…
— Нет! Ты использовал личную информацию студентов против них… Хотя что я несу? Как ты вообще получил её…
— Есть у меня человек, который специализируется на том, чтобы добывать как раз именно такую информацию, — пожал плечами.
И нет. Это был не Князь. Хватило и Пинкертонова. Этот молодчик всего за два дня нарыл мне достаточно инфы на моих студентиков. Конечно, далеко не у всех имелись скелеты в шкафу, по которым можно было бы потоптаться, но и того, что он достал, оказалось достаточно.
И вообще, я считаю, что поступил правильно. Первая моя попытка поставить этих ребят хоть сколько-то в острую ситуацию развалилась почти сразу же о чёткие уставы и представления о работе юриста, вбитые им в головы в университете.
Это как раз то, о чём я и говорил. Сам в прошлом натолкнулся мордой на эту стену. От сломанного носа и выбитых зубов, разумеется, метафорических, меня в первые годы спасла здоровая доза цинизма. Прошлое у меня было так себе ещё до того, как я пошёл учиться, спасибо ублюдочному папаше. Так что знакомство с мрачной стороной нашей работы не стало для меня каким-то невероятным открытием.
Тут же…
Эти ребята, за исключением разве что некоторых, по какой-то идиотской причине верили в то, что наше дело чистое, белое и пушистое. Почему⁈ Не могут же они быть такими идиотами?
Или могут?
Хотя о чём ты, Саша⁈ Опомнись! Откуда у них возьмётся такая штука, как жизненный опыт? Правильно. Ниоткуда.
— И? Многие нажаловались? — поинтересовался я.
— Я уже говорила. Трое, — терпеливо ответила сидящая за своим столом Голотова.
— И? Насколько всё плохо?
— Не настолько, чтобы кричать «покинуть корабль», если ты об этом, — вздохнула она. — Но это первая ласточка, Саша. Учебный совет возьмёт тебя на заметку. А если они сочтут твоё поведение или же… твою манеру преподавания неэтичной, то могут возникнуть серьёзные проблемы… чего ты ухмыляешься⁈
— Они сочтут мою манеру преподавания этики неэтичной, — хихикнул я.
— Ты издеваешься⁈ У тебя… у нас могут быть проблемы!
— Очень серьёзные? — спросил я её, хотя и так уже представлял, какой именно ответ получу.
— Очень, — не обманула София моих ожиданий. — Я тебе об этом и говорила. Будь осторожнее. В особенности с тем, кому грубишь…
— Да никому я не грубил… — начал было я, но, увидев её лицо, лишь закатил глаза и махнул рукой. — Ладно. И да, я в курсе, что там не самые простые ребята.
— Узнал фамилии?
— Вроде того.
Не рассказывать же ей о том, что я и сам не так уж прост.
— Ну тогда ты и сам должен понимать, что не стоит перегибать палку, — тоном мудрого наставника заявила она. — Просто следуй моему плану. Дай им тот материал, который я подготовила, и успешно доведи курс до сессии. Это всё, что от тебя требуется.
— Угу, — промычал я в ответ.
Видел я её материалы. И нет. В них нет ничего плохого. София проделала прекрасную работу, составив хороший план занятий с обширными темами. Но всё это голая теория и ничего больше. Понятное дело, что в условиях обучения что-то другое этим ребяткам дать трудно, но…
Какой тогда смысл делать работу, если ты изначально нацелился на то, чтобы сделать минимум, и всё?
Глянул на висящие на стене часы. Уже половина шестого. Пора бы уже собираться в дорогу. Мне ещё домой ехать.
Попрощавшись с Софией и вновь клятвенно заверив её, что буду вести себя хорошо, вышел из корпуса и направился к зданию, где находилась моя аудитория, чтобы забрать оставленные там вещи. А пока шёл, всеми силами пытался не думать о том, как меня бесит эта ситуация.
На меня пожаловались. Пожаловались! Вот ведь мелкие паршивцы… Хотя с какой-то стороны это даже лестно. Значит, задел. Значит, запомнили и…
Войдя в здание, где находилась моя аудитория, направился к лестнице. Но до конца так и не поднялся. Резко остановился между вторым и третьим этажами.
